— Чего это, товарищи десантники, скрючились, как стариковский хрен? Радуйтесь! На прыжки пришли! А что в сапогах, то домой бежать будет легче!

Потом добавил какую-то байку о десантнике и, рассмешив солдат, пожелал им мягкого приземления. А командиру батальона громко приказал:

— Всех в сапогах пропустить на прыжок вне очереди! — чем еще больше взбодрил замерзших связистов.

Но первым на прыжок пошел сам комкор. В гондолу с ним сел начальник ПДС подполковник Г. П. Паньков — он всегда лично выпускал командира корпуса.

Впервые я видел, как поднимается аэростат, и с замирающим сердцем ждал, когда генерал отделится от гондолы. Наверное, за прыжком комкора следили сотни глаз. Наконец-то аэростат остановился, развернулся по ветру, еще мгновение — и вот черная точка отделилась от него. Еще миг, и над человеком вспыхнул зонтик парашюта. Вздох облегчения. Невольная гордость за генерала всколыхнула, наверное, не только меня, но и многих подопечных комкора. Ведь генерал уже в летах, избит-изранен на войне, обременен массой забот и огромной ответственностью. Возникла подленькая мысль: а нужно ли командиру корпуса лезть вперед и рисковать здоровьем и даже жизнью? И тут же возник ответ — надо! Вот так и только так должен поступать настоящий командир! “Делай как я!” — было жизненным правилом нашего комкора.

Василий Филиппович прыгал регулярно, иногда даже с риском. От прыжков никого не освобождал. Саботажников и трусишек вывозил на прыжки лично и, как правило, в выходной день. В Управлении корпуса не прыгал лишь один человек — начальник тыла корпуса полковник Жуков, человек пожилой и больной.

Где-то в 1954 году увлеченность комкора прыжками каким-то образом дошла до маршала Малиновского, и тот распорядился впредь генералу Маргелову прыжки с парашютом совершать только по его личному разрешению.

Пока я сползал с “хлеборезки”, товарищи уже покинули гондолу. Она раскачивалась как маятник. Я встал на порожек и приготовился к прыжку. Мельком глянул вниз, в бездну, невольно позавидовал товарищам, которые уже раскачивались на раскрытых парашютах. “Ну, с богом! Пошел!” — дал команду старшина. И я прыгнул вниз. Секунды падения… основательный рывок, и я уже сижу под куполом парашюта. Сразу успокоился и по неопытности посчитал, что уже все в порядке. Землю встретил без страха (будто прыгнул с табуретки), и надо же, устоял на ногах, как заправский пэдээсник.

Первым к нам подошел Василий Филиппович и шутливо спросил:

— Что, херики-топорики, кто из вас “мама” кричал?

— Наверное, я, товарищ генерал! — признался майор Рунов.

— Ну, ладно, при первом прыжке не грех и маму вспомнить. Поздравляю вас и награждаю значком десантника!

Этот маленький скромный значок “перворазника”, полученный от комкора Маргелова, я храню как большую реликвию».

Маргеловский юмор — тема отдельная. Он и матерился забавно, незло и необидно, точно характеризуя особенности предмета своей брани. Вот как полковник А. В. Кукушкин рассказывал о первом дне своей службы в корпусе, а вернее, о дне прибытия: «По прибытии, как это положено по уставу, надо было представиться командиру корпуса.

Зашел. Кабинет полуосвещен, горит настольная лампа и одна лампочка под потолком. В довольно просторном кабинете два канцелярских стола, поставленных Т-образно, десятка полтора простых стульев по стенам. В углу металлический сейф с двумя шлакоблочными кирпичами наверху, по-видимому строительными образцами. Портрет Сталина в рамке. Скромное убранство кабинета говорило о том, что его хозяин не очень-то засиживается здесь и равнодушен к излишествам.