Зала задрапирована, в знак траура, особенным образом: правая, левая стена и потолок затянуты черной материей о большим белым крестом посредине; стена напротив зрителя — белой материей о большим черным крестом. Эти черная и белая обивки тянутся, насколько хватает глаз, вправо и влево, теряясь позади лестницы. По обе стороны — алтари, затянутые черным и белым, как для похорон. Горят большие свечи. Священников не видно. Зала и лестница слабо освещены траурными лампами, свисающими кое-где под сводами. Настоящее освещение дает зале большое белое пятно заднего фона, пропускающее красноватый свет, как бы от пылающей поезди гигантской печи. Пол залы устлан надгробными плитами.

При поднятии занавеса на призрачном заднем фоне вырисовывается черный неподвижный силуэт королевы.

Явление первое

Джен, Джошуа.

Они осторожно входят, приподняв край черной драпировки, за которою скрыта маленькая дверь.

Джен. Джошуа, где мы?

Джошуа. На главной площадке лестницы, по которой спускаются осужденные, идя на казнь. Ее разукрасили так при Генрихе Восьмом.

Джен. И нет никакого способа выбраться отсюда?

Джошуа. Народ охраняет все выходы Тауэра. На этот раз он не хочет упустить своего осужденного. Никто не выйдет отсюда до казни.

Джен. У меня в ушах не перестает звучать оглашение, сделанное с этого балкона. Вы все слышали снизу, Джошуа? Как это ужасно!

Джошуа. О, мне немало пришлось перевидать таких ужасов.

Джен. Только бы Гильберту удалось бежать! Как вы думаете, Джошуа, он спасся?

Джошуа. Конечно, спасся. Я в этом уверен.

Джен. Да? Вы в самом деле уверены в этом, мой добрый Джошуа?

Джошуа. Тауэр не был осажден со стороны реки. Кроме того, в минуту его побега бунт еще не достиг таких размеров, как сейчас. Славный они устроили бунт, не правда ли?

Джен. Так вы уверены, что он спасся?

Джошуа. Так же уверен, как в том, что в эту минуту он поджидает вас под первой аркой Лондонского моста, где вы с ним встретитесь еще до полуночи.

Джен. Боже мой! Ведь и он будет тревожиться обо мне! (Заметив тень королевы.) Небо! Что это, Джошуа?

Джошуа (тихо, беря ее за руку). Тише! Это львица в засаде.

В то время как Джен, объятая ужасом, смотрит на черный силуэт, сверху доносится голос, медленно и раздельно произносящий следующие слова.

Голос. Тот, кто следует за мной, покрытый черным покрывалом, — это знатный и могущественный вельможа Фабиано Фабиани, граф Кленбрассил, барон Динасмонди, барон Дармута в Девоншире, который будет обезглавлен на Лондонском рынке за цареубийство и государственную измену. Да помилует бог его душу!

Второй голос. Молитесь за него!

Джен (дрожа). Джошуа! Вы слышите?

Джошуа. Да. Я слышу это каждый день.

Вверху лестницы показывается траурная процессия, которая медленно разворачивается по мере того, как спускается вниз. Впереди идет человек, одетый в черное; в руках у него белое знамя с черным крестом. За ним — Энеас Делвертон в широком черном плаще, с белым жезлом констебля в руке. Далее отряд солдат, вооруженных копьями, одетых в красное, затем палач с топором на плече, обращенным лезвием к фигуре, следующей за ним под длинным черным покрывалом, которое волочится по земле. Покрывало целиком закрывает этого человека, и видна только его обнаженная рука, просунутая через отверстие, проделанное в покрывале, и держащая зажженную свечу желтого воска. Рядом идет священник в облачении для поминовения усопших. Далее следует отряд солдат, одетых в красное, и за ними человек в белой одежде, несущий черное знамя с белым крестом. По обеим сторонам процессии идут алебардщики с факелами,

Джен. Джошуа, вы видите?

Джошуа. Да. Я вижу это каждый день.

Спустившись с лестницы, процессия останавливается.