А Шигонька, не замечая Санькиных страхов, говорил:

—     После того, как ты из Москвы утек, подсунул меня владыка к великому князю в думные дьяки. И стал я у Василия Иваныча первым советником. Он без моего слова ни одного дела не начинал. А я и сам не глуп, да и митрополит Даниил думать мне помогал. Силу в Кремле имел я большую. Пришло время — великий князь умер. Государем провозгласили трехлетнего Ивана, ну а он какой правитель? Вся власть к матери его перешла. Правда, ничего ху¬дого про то правление я не скажу, одначе митрополита, а стало быть, и меня, слушать перестали. Даниил и повелел мне: придумай такое, чтобы по-прежнему было. Я придумал, да видно не больно ладно, слышу повеление: мне и боярину Патрикееву вести головы на плаху. Я—ко владыке. Тот подал мне рясу монашью, скуфейку да и говорит: «Убежать я тебе, друже, помогу — сие легко. А вот как ты обратно прибежишь? Не век же в нетях ходить? Посему иди ты в черемисскую уже знакомую тебе землю и к вере право¬славной агарян да язычников приобщай, часовенки строй, умы диким народам просветляй. И только этим заслужишь себе про¬щение. Ну я и прибег в сии края В дороге вот этого монашка-бро¬дягу встретил, вдвоем как-то легче.

—     А в мой скит зачем забрел? Уж не меня ли еще раз в пра¬вославную веру обратить хочешь?

—     С собой позвать хочу, Александр,— прямо ответил Шиго- ня.— Не тот ты человек, чтобы без пользы родной земле жить. Стыдно! Даже Ешка—пропащая душа—со мной ходит. Пойдешь5

—     Пойду,—твердо сказал Санька.—Здесь заживо сгнить мож¬но. Да, прав митрополит: не весь же век в нетях ходить. Куда идти-то?

—     Надумал я подвиг великий учинить, пройти во глубь лесов, в такие дикие места, куда ни один православный не проходил. Люди живут там свирепые, одначе верой чужой не испорченные. Там православие привить будет легче. Не хочу лгать перед тобой, Александр: подвиг сей труден. Может быть, и животов своих ли-шимся, может, придется умирать в мучениях. Зато коль вернем¬ся, подвиг наш бог и святая церковь не забудут. Подумай!

—     Я сказал: пойду. Что тут думать?

—     А сестра?

—     Куда иголка, туда и нитка. У нее выбора нет. Когда тро- немся-то?

-- Завтра, с богом.

—     Тогда пойдем, угостимся, чем бот послал, да и сборы нач¬нем в дорогу.

Ирина согласилась пойти в лесные пустыни дикие с радостью. И то верно: скитская жизнь опротивела — дальше некуда, а на¬дежда заслужить право возвращения в родные места окрылила брата и сестру.

На другой день, оставив скит, ушли они за Шигонькой и Ешкой по невозвратной дороге в новую, неведомую им жизнь...

Шигонька сказал правду: путь до устья Кокшаги оказался легким. Ладья, взятая у монаха, на ходу быстра, послушна. Нес¬лась она по течению, как стрела. Ешка с Санькой сидели на веслах,

Шигоня — на руле, Ирина примостилась под навесиком на носу.

Перед отъездом Шигонька сказал Ешке:

—     Отныне про Большую палку забудь. Понесем мы диким лю¬дям токмо правдивое слово свое, трудовые руки свои да чистое сердце. И тогда они примут нас и полюбят и в молитвы наши по¬верят.

В первый день пути Ирина с радостью оглядывала волжские берега. Зверь ли вышел на водопой, человек ли идет на рыбный лов — все после унылой и однообразной скитской жизни радовало Ирину.

На другое утро, проплывая мимо крутого горного спуска. Ши¬гонька сказал Саньке:

—     Откос этот запомни на всякий случай.