|
Ходим мы из нашего монастыря по черемисским краям — язычников к православной вере приобщаем... С палкой это дело поспособнее выходит. Ну, и сказано: Кугу тоя — сиречь Большая палка.— Ешка захмелел заметно и, подсев к Ирине, про¬говорил:— А этот сатана дьяк Шигонька, пропади он пропадом, лукавец, не приведи бог. Вот он говорит...— Ешка подошел к уша¬ту еще раз, снова пососал бражку через край и продолжал:—Вот он говорит: господь послал его к вам и место ваше указал. Ска-зано— лукавец. И совсем не господь бог послал его сюда, а один нагорный черемисин.— Ешка поманил пальцем Ирину и добавил:— Л Шигонька сам, как и вы, из Москвы беглый. Говорят, у царицы Глены Васильевны думным дьяком был. Голова! Одначе прови¬нился! И матушка-царица указ —думному дьяку Шигоньке голову долой. А митрополит Даниил, пропади он пропадом, и говорит
Шигоньке: беги в черемисские леса, приведи в православную веру четыре... нет, сорок тыщ язычников, и тогда выпрошу у матуш¬ки-царицы тебе прощение. Вот он и прибег. Думал, раз-два — и сорок тыщ язычников окрестил. Ан не тут-то было. Я десять лет обращаю черемисов в истинную веру и, знаешь, сколько обратил? Двенадцать душ! А тут надо сорок тыщ. Вот он и хочет Саньку твоего послать к черемисам. Затем н пришел. Сказано: пропади он пропадом. — Ты про нагорного черемисина говорил,— с волнением спро¬сила Ирина,— откуда он про нас знает? — Этот Шигонька в сих местах не первый раз шатается. Ска¬зано: в молодости тут бывал, жил у одного черемисина в дому. Потом, уж я не ведаю как, сын того хозяина попал в Москву, слу¬жил там государю, сейчас владеет землями отца — умница, про¬пади он пропадом. Ну, Шигонька сразу к нему. Ударил челом: позволь, мол, на твоей земле часовенку поставить али церквушку. И тот горный князь не токмо позволил, но и первый в ней окре¬стился. А Шигоньке говорит. «Я-де тебе услужил, а теперь ты мне услужи. Сходи, говорит, в Разнежье, в монастырь, узнай, не живет ли там Санька-стольник. Найди и приведи его ко мне. Шигонька круть-верть, а отплатить добром надобно. Ну и пошел в обитель. Позвали к нему меня, потому как я один про ваш скит знал, где он и как. «Может, поведешь?»—спросил меня игумен. А я молит¬вы читать не больно горазд, на вольное житье меня давно тянуло, вот мы и пошли к вам. — А кто... — Забаяла ты меня, девка, совсем. Язык к горлу присох. Я выпью малость. Припав к ушату еще раз, Ешка заплетающимся языком стал молоть несусветную дурь такую, что Ирине пришлось выйти. Из скита впервые со дня его сотворения понеслась по лесу Ешкина разухабистая песня. Потом он заснул. Ирина принялась готовить еду... Когда Санька вывел монаха из скита к озеру, тот спросил сов¬сем попросту, без высоких слов: — Неужто не признал меня, Александр? — Н-нет. — Да Шигонька я—митрополичый летописец. Когда ты по¬стельничим князя был, я хорошо помню. — Мне ж во владычьих покоях пребывать не приходилось, от¬куда мне знать тебя? А слышать слышал,—Санька, говоря с Ши- гонькой, думал, что не зря тот сюда приволокся. Либо с проще¬нием, либо... спросил осторожно:—Кто сейчас правит в Москве? — Государыня Елена Васильевна, ни дна бы ей ни покрышки.
«Ой, хитрит, лукавец,— думает Санька. |
