—     Удивление читаю на лицах ваших. Не ждали?

—     Истинно,— ответил Санька.— Ушли мы от суеты людской вдаль и не ждали, что наше скитское житье, тихое и богоугодное, прервется словом из мира.

—     Да-а, житье у вас тут тихое,— щуря подслеповатые глазки, произнес рыжий монах.

—     Только богоугодное ли?—дополнил черный и испытующе глянул сначала на Саньку, потом на Ирину.— Живут тут брат и сестра денно и нощно с именем Христа на устах, а знают ли они смысл Христова ученья? Всю свою жизнь земную Христос учил на¬род, души людские истинной верой просвещал. А вы? Токмо для себя живете, дары божьи всуе переводите.

«Если начнут царевым именем насильничать — не дамся,— ду¬мал Санька, слушая монаха.— Все одно умирать, лучше в схват¬ке сгину, а не дамся».

—     А меж тем,—продолжал монах,— кругом живет великое множество людей во тьме, и не знают, куда идут. И ты, раб бо¬жий Александр, живешь среди них со светильником веры право¬славной, но светильник сей тобою потушен. Умно ли сие? Не умно и преступно. Много лет провел ты здесь, но не токмо человекам, а и себе пользы не принес. И пришли мы на подвиг святой тебя звать.

У Саньки сразу отлегло от сердца. Спросил робко:

—     Откуда, отче, знаешь имя и прегрешения мои? Место скита моего никому неведомо, кто указал путь тебе?

—     От людей скроешься, от всевышнего—нет.

—     Я рад вашему приходу, отче. Сам скитской жизнью давно недоволен.

—     Покажи обиталище твое и земли, окрест раскинутые. Веди.

—     Сказано: дьяк, гусино перышко, мудрая голова!—восклик¬нул рыжий, когда Санька с черным монахом ушли.— Охмурит он твоего братца, право слово, охмурит.

—     Он разве не служитель божий?— спросила Ирина.

—     Сказано: дьяк земской, а чешет языком во сто крат бойчее духовного,— поддергивая штаны, молвил в ответ рыжий.— А у тебя, девка, во рту ополоснуть нет ли чего?—и подмигнул.— Пока этого сатаны нет, пропади он пропадом!

Ирина по сизому носу догадалась, что рыжий привержен к хмельному, и ответила:

—     Я мигом за чистой водичкой сбегаю.

—     Сказано: и превратил спаситель воду в вино и един хлеб в пять тысяч хлебов и накормил и напоил превеликое множество народу. А ты сие сделать сможешь ли?

—     Во ските... вино... откуда?—пролепетала Ирина.

—     Сказано—не лги!—смеясь крикнул рыжий.—Ибо чую но¬сом хмельное со первого шага в твою обитель...

—     Боже мой! Так это мед неубереженный скисся и бродит. Вылить еще я не успела, прости, отче.

—     Да ты с ума сошла, пропади ты пропадом. Вылить! Сказа¬но— тащи сюда.

Ирина выскочила в придел и скоро поставила на стол большой ушатец с медовой брагой.

—     Ой, ковшичек забыла,— и убежала обратно.

—     Пропади он пропадом — ковшик,— монах махнул рукой. А когда Ирина вернулась с ковшиком, он уже, припав к ушату, пил брагу через край.

—     Вот теперь слава богу! Вот теперь Ешка-Кугу тоя жив. Это меня, красавица, Ешкой зовут, потому — Ефим! А Кугу тоя — это, пропади они пропадом, черемисы меня назвали, потому как большая палка. Ходим мы из нашего монастыря по черемисским краям — язычников к православной вере приобщаем.