-  Т-с-с!.. - горилла в ужасе огляделась, но никого страшнее меня не увидела. - Не говорите ничего… вы меня не видели и не знаете… я буду ваш племянник из Саратова… тьфу, из Житомира…

    -  Фамилия вам будет Мышлаевский, - твердо сказал отец, отступил на шаг, оценил степень повреждения и показал: - Ванна - там, бурку - на пол. В ней ещё кто-нибудь живёт, кроме вас?

    -  Не знаю, - прошептал всё в том же ужасе Мышлаевский.

    -  Думаю, её надо сжечь, - отец посмотрел на меня. Я попятился.

    -  Сжечь, сжечь! - подхватил Мышлаевский. - Именно сжечь!

    -  И пепел развеять по ветру… - пробурчал я и пошёл одеваться.

    (Перечитал и вижу: что-то из разговора я пропустил. Но что именно, не могу вспомнить. В общем, на будущее: я не ручаюсь за то, что описываю всё, что было. Я ручаюсь только, что не пишу того, чего не было.)

    Когда я - через час! проклятая шкура шипела, обугливалась, коробилась и пыталась отползти, но гореть не желала, я извёл на нее две большие бутылки уайт-спирита, заготовленные для ремонта, - вернулся, отец и внезапный гость сидели на кухне. Гость был багров, наголо брит и невозможно пучеглаз. На нем был слишком маленький для него лиловый банный халат, из-под которого во все стороны торчали длинные узловатые ноги.

    -  Готово, - сказал я.

    -  Отлично, кадет, - сказал отец. - Теперь освежите пол - и отбой.

    -  «Собакам и нижним чинам…» - проворчал я. - Как геноцидом заниматься, так военный марш звучит, а как разговоры разговаривать - так Стёпа то и Стёпа сё, со Стёпой знаться стыд…

    И пошёл, естественно, «освежать пол».

    Пока я возил шваброй по паркету, проснулась маменька. То есть она, может быть, проснулась давно, но вышла только сейчас.

    -  Коля! - услышал я. - Почему ты мне не говоришь, что у нас гости?

    -  Это не гости, - мрачно сказал отец.

    Колдун, однако. Как в воду глядел…

    …В общем, оказалось, что ночной наш «не-гость» - один из тех, кто помогал отцу выручать «Девочку-Ирочку» (почему-то иначе её никто и не звал) в девяносто шестом на Южном берегу Крыма. С тех пор Девочка-Ирочка подросла и стала своим в доску парнем, а Лев Кимович Мышлаевский - будем уж называть его так, как велел отец, а вообще-то настоящей его фамилии я и не знаю, - так вот, он прошёл такой боевой путь, что теперь его разыскивало и американское ФБР, и украинские бандиты, и израильский «Шин-Бет», и немцы, и швейцарская прокуратура, и ирландцы, и чеченцы, и арабы, и крымские татары - в общем, имя им Легион. Да, и ещё Интерпол. Лев Кимович развернул какой-то феноменальный проект переустройства общества, развил бурную деятельность, сумел набрать совершенно немыслимые кредиты, но однажды по дороге на пляж потерял их все. И теперь вынужден скрываться, прибегая к мнимым смертям и коротким перебежкам по сильно пересечённой местности…

    Отец несколько дней куда-то звонил, что-то выяснял - и наконец решил, что Льву действительно угрожает опасность и что просто так спрятать его невозможно нигде, нагонят и в Аргентине, и в Антарктиде. Тогда он ещё несколько дней думал. Я полагаю, то, что он решил сделать, придумалось ему сразу же, но отец сомневался и колебался. Потом рассказал мне. И я, идиот, эту мысль одобрил.

    Значит, так: сейчас Льву Кимовичу сорок пять. И ещё сорок пять лет его не оставят в покое. Потом, может быть, и оставят, решат, что помер… А вот если ему станет восемнадцать, никто в здравом уме не заподозрит, что это тот же самый человек.