Он купил ее, а продавец, поглядев на
его ногти, предложил ему еще и пилку для ногтей, так что он
завел еще одну туалетную принадлежность. В библиотеке ему
попалась книжка об уходе за телом, и он тотчас пристрастился
обливаться по утрам холодной водой, чей немало удивил Джима и
смутил Хиггинботема, который не одобрял подобные новомодные
фокусы, но всерьез задумался, не стребовать ли с Мартина
дополнительной платы за воду. Следующим шагом были отутюженные
брюки. Став внимательней к внешности, Мартин быстро заметил
разницу: у трудового люда штаны пузырятся на коленях, а у всех,
кто рангом повыше, ровная складка идет от колен к башмакам.
Узнал он и отчего так получается и вторгся в кухню сестры в
поисках утюга и гладильной доски. Поначалу у него случилась
беда: он непоправимо сжег одну пару брюк и купил новые, и этот
расход еще приблизил день, когда надо будет отправиться в
плавание.
Но перемены коснулись не только внешнего вида, они шли
глубже. Он еще курил, но больше не пил. Прежде ему казалось,
выпивка -- самое что ни на есть мужское занятие, и он гордился,
что голова у него крепкая и уж почти все собутыльники валяются
под столом, а он все не хмелеет. Теперь же, встретив
кого-нибудь из товарищей по плаванию, а в Сан-Франциско их было
немало, он, как и раньше, угощал их, и они его угощали, но для
себя он заказывал кружку легкого пива или имбирную шипучку и
добродушно сносил их насмешки. А когда на них нападала пьяная
плаксивость, приглядывался к ним, видел, как пьяный понемногу
превращается в животное, и благодарил бога, что сам уже не
такой. Каждый жил не так, как хотел, и рад был про это забыть,
а напившись, эти тусклые тупые души уподоблялись богам, и
каждый становился владыкой в своем раю, вволю предавался пьяным
страстям. Мартину крепкие напитки были теперь ни к чему. Он был
пьян по-иному, глубже,-- пьянила Руфь, она зажгла в нем любовь
и на миг дала приобщиться к жизни возвышенной и вечной; пьянили
книги, они породили мириады навязчивых желаний, не дающих
покоя; пьянило и ощущение чистоты, которой он достиг, от нее
еще прибыло здоровья, бодрость духа и сила так и играли в нем.
Как-то вечером он наудачу пошел в театр -- вдруг она тоже
там -- и действительно углядел ее с галерки. Она шла по проходу
партера с Артуром и каким-то молодым человеком в очках, с
курчавой гривой, при виде которого в Мартине мигом вспыхнули и
опасения и ревность. Она села в первом ряду, и он уже мало что
видел в этот вечер, только ее -- издали, словно в дымке --
хрупкие белые плечи и пышные золотистые волосы. Зато другие
смотрели по сторонам, и, изредка взлядывая на соседей; он
заметил двух девушек в ряду перед ним, чуть в стороне, они
оборачивались и бойко улыбались ему. Он всегда легко
знакомился. Не свойственно ему было задирать нос. |