— Привет, Карли Бет! — воскликнула она, удивившись. — Я уже не ждала гостей. Я…

— Да брось ты, мама, — проворчал я как столетний старик. — Мы на минутку. Нам кое-что нужно.

— Как тебе костюм Стива? — спросила мама Карли Бет. — Скажи, какая жуть эта маска, а?

— А он разве в маске? — пошутила Карли Бет. Они с мамой засмеялись.

— Так зачем ты зашёл? — спрашивает мама.

— За печеньем, — быстро отвечаю я. — Тем, что ты мне вчера купила. Это печенье — символ любви.

Мама же сама говорила, что проделала лишних два километра, чтобы купить моё любимое печенье. Она знала, что я очень и очень его люблю, больше всего на свете. И она сделала этот крюк, потому что любит меня. Значит, это печенье и есть самый настоящий символ любви.

Надо скорей откусить кусочек, и всё как рукой снимет, верней, эта ужасная маска снимется.

И вдруг лицо у мамы вытягивается. Она смотрит на меня удивлённо, словно глазам своим не верит.

— И ты вернулся за печеньем? А как же «кошелёк или жизнь»? Ты что, ничего не собрал?

— Гм… я… понимаешь, — бормочу я растерянно. Голова не варит, и я не могу ничего путного придумать.

— Это у него причуда такая, — пришла мне на помощь Карли Бет. — Он говорит, что только о нём и думает. Вынь да положь это чёрно-белое печенье.

— Во-во, — подхватываю я. — Страсть как печенья хочется. Лучше этого печенья ничего на свете не бывает.

— Я тоже люблю его, — продолжает Карли Бет. — Вот и примазалась к Стиву. Мы хотим прихватить его на нашу вечеринку.

Мама даже головой закачала.

— Ах, какая жалость, — говорит.

— Да в чём дело? — кричу я, чувствуя, как сердце в пятки проваливается.

А мама всё качает головой:

— Нет печенья. Спарки нашёл утром коробку и умудрился всё слопать. Нет, ребята, печенья.

25

От маминых слов у меня в глазах помутилось. Будто меня мешком по голове стукнули. Я издал жалобный стон и повернулся к Спарки. А тот смотрит на меня во все глаза и по полу своим обрубком колотит. И так радостно! Вот, дескать, как хорошо я сделал!

— Ты мне жизнь загубил, проклятый Спарки! — хотелось крикнуть мне. — Жадный дрянной поросёнок! Не мог хоть одно печеньице оставить! Чтоб тебя, Спарки! Теперь мне конец. Теперь я до конца дней своих буду с такой страшной рожей.

И всё почему? Потому что этот урод Спарки тоже любит чёрно-белое печенье.

А Спарки колотит хвостом и на меня — прыг. Прижался к моим ногам. Хочет, чтоб его погладили.

Нет уж, думаю я. Поглажу я тебя, предатель, жди.

А из соседней комнаты папа зовёт маму. И мама уходит, помахав на прощанье нам рукой:

— Ладно, развлекайтесь, дети!

Развлекайтесь! Больше мне никогда в жизни не развлекаться, с горечью подумал я. Я почувствовал себя самым несчастным человеком на свете.

— Что теперь делать? — поворачиваюсь я к Карли Бет.

— Хватай Спарки, — шепчет она в ответ, подбираясь к псу.

— Спарки? Это ещё зачем? Чтоб я ещё когда-нибудь прикоснулся к этому псу! — с негодованием воскликнул я.

А Спарки свой язык вывалил и трётся об меня.

— Подними его! — снова говорит Карли Бет.

— Зачем?

— Спарки — твой символ любви! — говорит Карли Бет.