И отъехал от княжны дружинник, ничуть обиды не держа на Любаву. Княгиня, чувствуя, что излишне резко одернула того, кто старшим в ее маленькой дружине был, похлопала примирительно по железному плечу его облаченной в расшитую рукавку рукой, сказала мягко:

— Ладно, не сердись на бабу, Прободей, — вздорные все мы. Скажу тебе одно: едем в Лес Гнилой, ибо хочу я Владигору отыскать замену. Покамест больше ничего не скажу тебе…

Прободей, едучи рядом с товарищами своими по лесной дороге, задумался над словами Любавы: «И зачем собралась она в Гнилой Лес? Известно же, что худое это место, разбойничье. Слышал даже, что Бадяга-изменник там воровским народцем хороводит. Уж не его ли она прочит на замену Владигору?»

Ничего путного не придумал Прободей, плюнул да и перестал голову ломать, положившись на ум и трезвость Любавы.

В городище, где раньше жили разбойники, порубившие друг друга в поединках за право ехать на состязания стрелков из лука, рядом с княжеским домом стояла бочка пятидесятиведерная, дубовая, обитая железными обручами, Если бы в эту бочку человек залез, то, присев на корточки, ушел бы в воду с головой, и была устроена внутри удобная скамеечка, чтобы сидящий в бочке не утоп и только одна голова его торчала бы, если б захотел он перед помывкой просто погреться да понежиться.

Бочку эту четыре дружинника Бадяги наполняли часа два, не меньше, бегая с деревянными ведерками к ручью с такой чистейшей водой, что казалась чище воздуха она. Неподалеку от бочки другие воины разожгли костер и на огне долго раскаляли булыги, а когда вода немного до кромки бочки не доходила, здоровенными железными клещами стали брать булыги и окунать их в ледяную воду. С громким шипением, в клубах пара, опускались в воду камни.

Когда вода нагрелась, о чем сообщил один дружинник, засунув в воду руку, рядом с бочкой появились женщины, прежде разбойницы, теперь же счастливые жены живших в городище молодцов Бадяги. Из глиняных бутылочек, кувшинчиков и плошек стали лить они в воду настой зверобоя и чистотела, девясила и ромашки, и ландыша, и еще бог весть чего, чтобы водичка для купания не только целительной была, но и пахла приятно.

Когда же все приготовления к купанию были завершены, одна из женщин вошла в княжеский дом, где за столом в одних портах да нижней рубахе, с кружкой духовитого меда в руке сидел Бадяга. Баба низко поклонилась ему и сахарным голосом сказала:

— Пожалуй купаться, касатик ты наш, князюшка! Сокол ты наш яснокрылый!

Бадяга, не стесняясь женщины, лениво стащил с себя рубаху и порты. С тех пор как поселился он в лесном городище и отыскал сокровища Велигора, обрюзг Бадяга. Не было ему нужды размахивать мечом, грабя путников на большой дороге. Если раньше был он широк и плотен, но не жирен, то теперь пузо его бурдюком свисало, опустились плечи, груди жирные похожи были на бабьи титьки. Весь он колыхался, когда шел к бочке, где уж поджидали его три бывших разбойницы, теперь наложницы его. Другие в ряд стояли в стороне, руки на груди сложив.

— Ну, орел ты наш могучий, ястреб остроклювый, полезай-ка, полезай! — елейным тоном обратилась к Бадяге одна из баб, приставив к бочке: коротенькую лесенку.

Поддерживая под обе руки, женщины поднимали Бадягу, а он, осторожно ступая по перекладинам лестницы, говорил им строго:

— Глядите, вороны, не уроните меня!

— Не уроним, ястребок, не уроним! — успокаивали его. — А упадешь, так на наши белые ручки!

Добравшись до края бочки, Бадяга неуклюже перевалился через ее край, выплеснув чуть ли не половину всей воды и обрызгав стоящих рядом женщин. Наконец устроился он на внутренней скамеечке, а уж ему несли большой ковш темного, густого хмельного пива. Осушив его, Бадяга крякнул, сказал: «Эх, добре!», а потом махнул рукой:

— Пойте!

Женщины, выстроившись в ряд, тонкими, высокими голосами затянули:

Песельницы все голосили, а уж Бадяга мановением руки подал знак другим женщинам, а они уже знали, что им делать.