– Приходють и спять, – ворчливо поддакнула Маринка.

Не дождавшись ответа от Косоногова, она решительно прошагала в комнату и вдруг севшим голосом, который наконец-то приобрел сходство с обворожительным контральто Элины Абрамовны, прохрипела:

– Да вашу ж мать!

Я приблизилась к дверному проему, с порога заглянула в гостиную и поняла, что выраженная Маринкой надежда не оправдалась.

День у Андрея выдался недобрый. И закончил он уже, похоже, не только сборы, но и вообще всё, включая свое земное существование.

Тело лежало у стола под окном.

Пробившийся в щель между шторами слепящий солнечный луч отражался от гладкой лысины интенсивным сиянием, похожим на нимб, но оно не мешало увидеть, что волнистые космы с правой стороны потемнели и слиплись.

А храп оказался хрипом. И он практически затих, пока мы с Маринкой стояли двумя столбами и пялились на эту картину. Вот честно, «Да вашу ж мать!» – самое подходящее для нее название!

Второй внезапный труп в доме меньше чем за сутки!

Даже третий, если считать кого-то в мешке. Хотя кто там мог быть, если Антон-Артем-Андрей тут, прямо перед нами…

– А может, он еще живой?! – спохватилась я.

– Не знаю! Не буду проверять – боюсь! Не тупи, «Скорую» вызывай! – коротко глянув через плечо, вызверилась на меня Маринка.

– А ты полицию! – рявкнула я в ответ.

Мы синхронно потянулись за мобильниками.

Глава четвертая

Лазарчук приехал вечером.

Уже закончилась безрадостная суета в квартире Ребровых, глубоко шокированных случившимся. Инга Тимофеевна, срочно приехавшая на такси, уверенно заявила: всё, теперь они с мужем квартиру точно продадут, она будто проклятая, одни проблемы с ней.

Уже отпустил нас с Маринкой следователь, отправившийся опрашивать других соседей.

Уже я отскребла от подошвы засохшую конфету, на которую наступила, выйдя во двор, и чуть не грохнулась, поскользнувшись.

Уже примчалась оказывать мне моральную поддержку коротко проинформированная по телефону о новом ЧП Ирка.

Уже вернулись домой Колян и Колюшка, поахали, выслушав новости, и с удовольствием съели сваренный Иркой борщ – лучшую, по ее мнению, форму моральной поддержки.

– Как же я рад вас видеть! – с порога возвестил полковник с интонацией, которая больше подошла бы заявлению «Глаза бы мои на вас не смотрели!».

Он обменялся рукопожатием с Коляном и Колюшкой, которые проявили поразительную деликатность и со словами: «Ну, не будем вам мешать!» – оставили нас на кухне втроем. При этом утащили с собой к телевизору кружки со свежим компотом и половину пирога, тоже спроворенного бесценной Иркой.

– Борщик будешь? – заискивающе спросила подруга угрюмого Лазарчука.

– Буду, – ответил тот с печальной кротостью Сократа, которому предложили порцию смертельного яда.

Ирка налила ему борща, и мы с ней в уважительном молчании отследили, как полковник с прискорбием опустошает свою горькую чашу.

Поев, Серега положил ложку, отодвинул пустую тарелку и, посмотрев грустными глазами приговоренной к утоплению собачки Му-му сначала на меня, а потом на Ирку, риторически вопросил:

– Вот как это у вас получается, а?

– Ты про борщик? Я могу поделиться рецептом, – предложила подруга, притворяясь, будто не понимает, о чем речь.

– Я не про борщик. Я про трупик, – помотал головой настоящий полковник и уставился на меня. – Как, а?

– Клянусь, совершенно случайно! – Для убедительности я размашисто перекрестилась.