Бессмертными называли вампиров, сохраняющих одну и ту же физическую оболочку на протяжении столетий; они получали особое дозволение не участвовать в цикле погружении в сон и пробуждений, именуемом также реинкарнацией.

– Никогда не видал такого жалкого сборища, – сказал Лоуренс, скривившись от отвращения. – Форсайт Ллевеллин – сенатор, мыслимо ли? В Плимуте он был всего лишь лакеем Михаила. Позор, да и только! И это категорически противоречит кодексу. Видишь ли, так было не всегда. Прежде мы правили. Но после того бедствия в Риме мы договорились о том, что отныне не станем занимать правящие посты в человеческом обществе.

Шайлер кивнула. Корделия рассказывала ей об этом.

– И они вышибли Карондоле из Совета! Кашинг рассказал мне об этом. И все потому, что он предложил кандидус суффрагиум.

– А что это такое?

– Открытое голосование. Выборы главы Совета.

– Но я думала, Михаил... Чарльз... он – Регис. Навсегда.

– Не совсем, – отозвался Лоуренс, стряхивая пепел в пепельницу, которую он извлек из кармана куртки.

– Нет?

– Нет. Комитет – не демократия. Но и не монархия. Было договорено, что вопрос о главенстве можно ставить, если Комитету кажется, что Регис выполняет свои обязанности не так, как должно. Тогда объявляется открытое голосование.

– А оно уже когда-нибудь проводилось?

– Да. – Лоуренс опустился в кресле так низко, что виден был лишь дым от его сигары. – Один раз, в Плимуте.

– И что произошло?

– Я проиграл. – Лоуренс пожал плечами. – Они выставили нас с Корделией из Совета. С тех пор мы не имели влияния в Комитете. Мы подчинились их правилам, а позднее, примерно во время «позолоченного века», решили разъехаться.

– Почему? – спросила Шайлер.

– Корделия ведь рассказывала тебе: мы подозревали, что кто-то из высокопоставленных членов Совета укрывал Серебряную кровь. Я решил, что для нее будет безопаснее, если я исчезну на некоторое время и продолжу расследование так, чтобы Совет об этом не знал. Нам казалось, что это разумный ход. Но, увы, в результате меня не оказалось здесь, когда Аллегру постигла та роковая любовь. Или когда ты родилась. А мои труды оказались бесплодны. Я и поныне ничем не могу подтвердить свои подозрения.

– Но что произошло? Почему они отпустили тебя? Я думала, ты изгнанник.

Лоуренс коротко хохотнул.

– И они думали так же. Только они позабыли, что я удалился в изгнание добровольно. У них не было особого выбора. Я не нарушил ни кодекса, ни единого закона. Так что у них не нашлось никаких оснований препятствовать мне. Однако же, поскольку я отсутствовал так долго, они потребовали от меня подтверждения.

– Подтверждения чего?

– Что я не буду посягать на верховенство в Комитете, как сделал однажды. Ну, не призывать к новому открытому голосованию. Они даже вернули мне место в Совете, при условии, что я не стану снова поднимать вопрос об угрозе со стороны Серебряной крови. Как утверждает Чарльз, угроза Кроатана остановлена – если вообще когда-либо существовала.

– Только на том основании, что за последние три месяца никто не умер, – невесело усмехнулась Шайлер.

– Да. Они, как обычно, слепы. Серебряная кровь вернулась. Как мы с Корделией их и предупреждали много лет назад.

– Но зато все остальное в порядке, – радостно произнесла Шайлер. В этот момент угроза, исходящая от Кроатана, ее не волновала. – Ты вернулся, и они ничего не могут с этим поделать.

Лоуренс устремил печальный взгляд на огонь в камине.

– Не совсем. Я принес плохие новости.

Улыбка исчезла с лица Шайлер.

– Чарльз сообщил, что он намерен удочерить тебя.