И Аглая Васильевна соблюла все законы гостеприимства. Хотя у Лизы и зародились подозрения, что тетенька на самом деле не так рада их видеть у себя, как старается показать. Но сухое ее лицо, еще почти не испорченное морщинами, озарилось улыбкой, как только она увидела племянников.

— А вот и наши долгожданные гости! — воскликнула она и быстро пошла им навстречу, распахнув объятия. — Да они совсем взрослые, только взгляните на них!

Но взглянуть на молодых Перфильевых было некому, кроме юной, еще недостаточно вышколенной служанки, вертевшейся в просторной и светлой гостиной, стены которой были обтянуты шелком с неброским, но изысканным рисунком. Граф Андрей Александрович вернулся только к вечеру, а своих детей у Стукаловых не было. Если Аглаю Васильевну и огорчало такое печальное обстоятельство, то скрывала она это с особой тщательностью: за время пребывания у них Лиза не слышала, чтобы тетушка сокрушалась по этому поводу. Видимо, отболело уже давным-давно… Лиза нашла, что тетка не имеет ни малейшего сходства с отцом.

Чмокнув воздух возле уха племянницы, Аглая Васильевна оглядела ее с ног до головы с довольной улыбкой:

— Да ты просто красавица, Лизонька!

Она перевела взгляд на племянника и сжала его плечи:

— Как ты повзрослел, Николя! Как возмужал!

Лизу так и тянуло спросить: «С каких пор, тетенька? Вы ведь моего брата в глаза не видели! Как и меня… Фальшь. Сколько фальши! Меня предупреждали, что в столице все — сплошное притворство!»

Но она понимала, что была бы несправедлива, если бы приписала эту фальшь исключительно петербуржской жизни. Их провинциальные нравы отличались не большей искренностью. Благодаря строгости и замкнутости отца, Лиза была лишена удовольствия часто появляться в обществе, но за крайне редкие выходы в свет у нее сложилось впечатление, что за глаза дамы всегда судят о человеке иначе, чем это может показаться на первый взгляд. Особенно доставалось сестрам Ольховским — и за непомерное их богатство, и за простоту происхождения, и за живость нрава. А Лизе они нравились, потому что были более естественны и неподдельны, чем остальные девушки их круга, в которых жеманство — вторая натура.

— Рад видеть вас, тетенька! — между тем провозгласил Николя. И вся его лучившаяся довольством физиономия подтвердила искренность его слов.

— И я бесконечно рада. — Лиза вынудила себя произнести это с самым счастливым видом.

А про себя подумала: «Может, я несправедлива к тетушке, приписывая ей лицемерие, которое сама же сейчас и проявляю? Все же она согласилась исполнить предсмертную волю папа и принять нас до той поры, пока мы не вступим в права наследования. И она наш официальный опекун, значит, должна заботиться о нас. Она могла и отказаться, если на то пошло…»

— Пойдемте же, дети мои. — Аглая Васильевна увлекла их к небольшому диванчику с изогнутой спинкой, рядом с которым стояли два кресла. — Я велела приготовить вам чаю с дороги. Или предпочитаете кофе с цикорием?

— Нет, чай! Чай! — обрадовался Николя, который проголодался за дорогу, и надеялся, что к чаю подадут и булочек, и печенья. А если еще и густых сливок, какие они едали у себя дома… Он даже зажмурился от предвкушения, хотя и подумал, что хороший обед вместо чая был бы уместнее.

Гостиная, очень просторная и светлая, Лизе сразу понравилась. Как ни странно, она не подавляла так, как парадная лестница. Устроившись на диване, тетушка жестом пригласила их располагаться в креслах. Лиза присела на самый край, тогда как Николя уселся вольготно, закинув ногу на ногу.