— Ну, — Пётр виновато поскрёб затылок, — мы ведь были очень бухие, так? В тот вечер, когда ты доперевёл правила использования фолианта и оказалось, что условия призыва силы можно менять по своему усмотрению, если ты стал владельцем этой штуки.

Я схватился руками за голову.

Ну что же, рано или поздно правила этой дурацкой книжки должны были сработать против меня. Конечно, у меня нет моих долбанных сил.

Всё, что вписано в эту книжку — превращается в магический пакт. И идиотские пожелания двух девственников перекрыли собою все мои печати, а вместе с ними и все мои способности.

А главное, я ведь подстраховался! Изобрёл собственный, только мне одному во всём мироздании известный язык и записал условия на нём! Как, каким таким хером они вообще умудрились это всё перевести⁈

Что же; единственный способ сделать так, чтобы эти надписи пропали… Правильно, выполнить условия пакта.

Отчего-то мне резко захотелось вмазать по камню. Вместо этого я вмазал по стоящему рядом стулу; тот жалобно хрустнул и отлетел к стене, разбившись на составляющие. Ножки безвременно почившей мебели покатились по замусоренному полу.

Думаю, я бы ещё долго сидел на скрипящей кровати в общежитии, погружённый в мысли о том, что меня, обманувшего десятки раз саму смерть, обвели вокруг пальца второкурсники какой-то непонятной шараги, если бы не настойчивый стук в дверь.

Пётр, немного растерявшийся после того, как я схватил его за шкирку, тоже, кажется, не совсем понимал, что происходит, и всю дорогу в общежитие, по большему счёту, молчал. Но настойчивые удары в и без того хлипкую дверь привели в чувство и его. Парень подошел к двери и резко распахнул её… лишь затем, чтобы через секунду сложится пополам от резкого и мощного удара в живот.

На пороге стояло двое бугаёв, один больше другого. Я мечтательно ухмыльнулся, глядя в их лица. Да… вот эти бы точно не учудили такой херни с моим фолиантом.

— Чё лыбишься? — обратился ко мне первый. — Аквиллы передают привет.

Он пнул ногой лежащего на полу Петю, и тот лишь жалобно заскулил.

— Нас попросили передать, что если ещё раз кто-то хотя бы услышит от тебя имя Анжелы, — он переступил через скорчившегося от боли Петра, — то будешь смотреть на лес из багажника.

— Н-не трогайте его… — прохрипел Пётр.

— Че ты там вякнул сейчас? — бугай резко развернулся назад.

— К-Кислевский… ты же знаешь, у него проблемы с сердцем… мы извиняемся…

В лицо парня прилетел ещё один удар ботинком — на этот раз уже от второго амбала, что оставался в дверях.

— Тебе кто разрешал меня по фамилии называть, чмо⁈

Нужно отдать должное. Даже с полным ртом крови Петр звучал довольно членораздельно.

— Д-да ладно, мы же с вами дружили даже, пацаны… Кислевский… Каменев, н-ну что вы…

Каменев?

Я с улыбкой схватился за отломанную ножку от стула, валявшуюся возле моих ног.

Каменев!

Большего мне, сука, и не надо.

Глава 2

Неожиданности бывают разными.

Вот выигрыш в лотерею — это приятная неожиданность.

Или там пышущий зеленью оазис посреди пустыни.

Главное — не забывать, что неожиданности не всегда играют тебе на руку. Как бы парадоксально это ни звучало, я старался всегда быть готовым к тому, чего я не ожидаю.

Впрочем, в своей долгой жизни я дошёл до этого далеко не сразу. Не успели до этого дойти и Каменев с Кислевским.

Ведь осознать, что в тело задрота-сердечника, которого вы с дружком хотели как следует отпинать по почкам, вселился злобный тысячелетний мудак… это тоже неожиданность.

Из разряда тех, что неприятные.

Первой моя рука с крепко зажатым в ней куском дерева обрушилась на черепушку Каменева; не смог удержаться.