Ржавая, правда.
— Наверное, осталась от прежних хозяев, — обрадовался Саня. — А что ржавая — не страшно, мы ее вымоем с мылом.
Сказано — сделано. Близнецы сбегали на лоджию и принесли на кухню ножовку. Она и правда оказалась очень ржавой. Один из братьев сунулся было с ней к раковине, но Лиля не позволила разводить антисанитарию в месте приготовления пищи и отправила Ваньку и Саньку в ванную.
Там зашумела вода. И шумела подозрительно долго. Девочка подумала уже, не собрались ли братья купать ножовку, но те все же вскоре вернулись, с ног до головы мокрые. А вот выкупанная пила, если и стала чище, то Лиля этого определить не смогла. Впрочем, она решила, что ржавчина — это не такая уж и грязь. К тому же, мясо все равно будет вариться, так что все микробы, что переползут на него с ножовки, в любом случае погибнут.
— Дайте! — протянула девочка руку к пиле.
— Это не женское дело, — получила она суровый ответ.
— Я сомневаюсь, — хмыкнула Лиля, — что здешние мужчины очень много за свою жизнь напилили.
— Вот заодно и научимся.
И близнецы принялись пилить мясо. Это была долгая и грустная история. Сначала они процарапали ножовкой по столу, и сестренка едва не распилила их за это сама. Тогда они переложили мясо на табурет. Но раз за разом, стоило провести по ледяному куску ржавыми зубьями, мясо выскальзывало из рук и падало. Вскоре пол на кухне представлял собой жуткое зрелище. Еще более жуткими выглядели оба юных мясника — им после всего ванна точно была обеспечена. А стирки-то теперь, стирки!.. Лиля уже понимала, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет, но, решив, что хуже все равно не будет, смиренно ждала, когда братья устанут. А они все никак не уставали.
Наконец, вспотевший, разгоряченный Ваня воскликнул:
— Давай я на него встану, а ты будешь пилить!
— Давай! — закричал вошедший в пилительный раж Саша.
И Ванька вспрыгнул на табурет, где лежал злосчастный, растрепанный, будто побывал в зубах у стаи собак, кусок мерзлого мяса.
Что произошло дальше, никто из детей не мог вспоминать без слез. Вот только это были разные слезы — у кого-то боли, а у двух других — безудержного смеха. Короче говоря, Ваня поскользнулся на мясе и загремел с табурета, оглашая кухню сперва испуганным криком, а затем страдальческим воплем. Мясо же, выскользнувшее из-под его ног, взвилось кверху в бесшабашном кураже от внезапно обретенной свободы. Оно ударилось в стену, оставив на обоях восторженную жирную кляксу, и срикошетило в прихожую, где, устало громыхнув, затихло в ожидании дальнейших мучений.
Но следующие полчаса прошли для него в полной неопределенности. Сначала Лиля с Александром доставали из-под стола воющего от испуга и боли Ивана, потом сестренка прикладывала к его ушибленным местам лед, потом успокаивала расхохотавшегося до икоты Саньку, потом хохотала сама… Затем вместе с Сашей они утешали обидевшегося на них Ваню, и лишь после этого все принялись искать недопиленного беглеца.
Мясо в конце концов обнаружилось там, где меньше всего ожидалось. Несчастный, замученный продукт примостился на полке для обуви рядом с одинокой маминой туфлей — решил, видимо, прикинуться ее недостающей парой.
И эта красная туфелька навела вдруг Лилю на новую мысль.
— Помните сказку про Золушку? — спросила она у братьев.
— Ну да, — сказал Санька, заметив, куда смотрит сестренка.
Ванька это тоже увидел и сказал:
— Ты думаешь, что и мама… ну… сбежала от принца?..
— Вы чего? Где вы тут видели принца? — обвела девочка братьев недоуменным взглядом. — Игорь Сергеевич и в пажи не годится. Я о другом подумала… — Перед ее мысленным взором снова возникло мерцающее, растаявшее в воздухе облачко, будто и впрямь фея волшебной палочкой махнула. |