На этот раз он был один, без Вероники. И все повторилось. Недовольный гул, странное поведение быка, идеальный завершающий удар и жидкие аплодисменты в конце.
– Ну, как? – спросил потом матадор, найдя Рафи в толпе. – Теперь понял?
– Нет, – признался Рафи. – Бык ведет себя не так, как обычно. Но почему – не знаю.
– Бык ведет себя так, как я его прошу.
– Почему бы не попросить его делать то, что нравится публике?
– Это не нравится самому быку.
– Да? А то, что в конце ты убиваешь его, ему нравится?
– Вряд ли. Но я успеваю объяснить ему, что такая смерть – лучшее, что может у него быть. И он умирает спокойно, без всякого сожаления.
Рафи казалось, что Мигель шутит. Как можно что‑то объяснить быку? Тем более внушить ему, что смерть на арене – вовсе не такая плохая штука?
– Ты говоришь серьезно? – спросил он.
– Куда уж серьезнее… Знаешь, тот человек помог мне в одном, но здорово помешал в другом. После встречи с ним я стал ужасно серьезным. Шутки мне даются с трудом.
– Все равно не могу этого понять.
– Не беда. Главное, что бык понимает…
Рафи хмыкнул.
– Скажи, что ты сделал вчера? Вероника сказала, что ты просто посмотрел на них.
– Ну да. Мне надоели их шутки, и я посмотрел на шутников.
– И все?
– И все.
– Никогда не поверю, что пятеро подвыпивших парней, желающих почесать кулаки, отказались от своей затеи только потому, что кто‑то на них посмотрел.
– Однако ты сам был при этом.
– Забыл? Я не могу видеть.
– Хорошо. Я просто посмотрел на них. И все.
Рафи вздохнул. Он вдруг понял, насколько сильно изменился Мигель за то время, что они не виделись. Это был совершенно другой человек. Правда, он и раньше был странным. Но сейчас… Сейчас впечатление было такое, что он живет в каком‑то другом мире, где царят совершенно не понятные простому человеку законы. Он словно прилетел с далеких звезд. Это и притягивало, и одновременно немного пугало.
Мигель словно прочитал его мысли.
– Я понимаю, тебе сейчас сложно все это понять. А может быть, это вовсе и не нужно. Но так или иначе, ничего объяснить тебе более понятно я не могу. Наверное, потому, что и сам не все до конца понимаю. Когда идешь по своему пути, входишь в странное взаимодействие с силами, которые человеку постичь не дано. Странным это взаимодействие я называю потому, что эти силы одновременно и подчиняются тебе, и подчиняют. Обычные люди этого не чувствуют…
– Хочешь сказать, что ты необычный человек?
– И да, и нет. От большинства меня отличает только то, что я постиг суть своего пути. Я нашел его сердце и принял его. Вот и все. Кажется, мелочь. Но эта мелочь позволяет мне делать то, чего другие делать не могут. Например, останавливать распоясавшихся хулиганов одним взглядом. Или делать на арене то, что нужно мне и быку, а не публике, до которой, если честно, мне и дела‑то нет. Найдя свой путь и поверив в него, становишься свободным. А обретя свободу, получаешь в свое распоряжение помощь таких сил, по сравнению с которыми мощь всех государств мира – лишь детская хлопушка.
– И всему этому тебя научил тот человек? – Рафи почувствовал странное возбуждение.
– Он просто показал мне, что такое действительно возможно. Все остальное я сделал сам. Знаешь, вся трагедия человека в том, что он даже не подозревает, сколько всего от него скрывает окружающий мир. Мы видим лишь ничтожно малую его часть. Самую верхушку укрытой туманом горы. И даже не догадываемся, что кроме этой заснеженной вершины есть еще что‑то. |