— Твердо убежден, что по своим физическим качествам и бессилию, в каком Семёнова находилась в то время, она не годилась в убийцы и не могла совершить преступления даже над таким слабосильным существом, как Сарра Беккер.

— Па-азвольте, — подскочил со своего места Карабчевский. — Протестую против бездоказательных заявлений эксперта! Прошу занести в протокол, что в деле не содержится никаких указаний на истощенность Семёновой или её выраженную болезненность в момент совершения преступления. И вы, профессор, насколько я знаю, никогда не обследовали Семенову.

Шумилов потирал от удовольствия руки. Карабчевский был очень хорош, просто блистателен, спуску противнику не давал, использовал любой шанс для его дискредитации. Он демонстрировал то, что неофициально называется «жесткой защитой». И делал это прекрасно.

Перекрестным допросом Сорокина закончилось вечернее заседание. Был объявлен перерыв до следующего утра.

Кульминацией следующего заседания явился допрос доктора Горского, привлеченного обвинением в качестве свидетеля. Очевидно, помощник окружного прокурора Дыновский рассчитывал подкрепить таким образом экспертизу Сорокина, «смазанную» адвокатами. Горский явно нервничал и не знал, как себя вести. Вместо того чтобы защищать собственную работу. Горский в самом начале заявил, что он «полностью солидарен с экспертизой профессора Сорокина». Это был очевидный ляп, поскольку Горский не присутствовал на предыдущем заседании суда и не слышал заключение Сорокина, а мог судить о нем только по пересказам. Кроме того, доктор совершенно упустил из виду то обстоятельство, что экспертиза профессора прямо противоречит его собственному заключению. Причем Сорокин весьма пренебрежительно характеризовал проделанную Горским работу. Вряд ли эта критика была объективной, и Горский должен был защитить свою профессиональную репутацию. Однако врач оказался до такой степени деморализован происходящим, что полностью отказался от борьбы и склонил голову перед авторитетом профессора Сорокина.

Шумилов помнил, что в протоколе вскрытия тела Горский констатировал гибель Сарры Беккер от асфиксии, хотя и признавал один из ударов в правый висок безусловно смертельным. Если бы не удушение, она скончалась бы от ранения головы, но, вероятно, только спустя какое-то время. Теперь же Горский называл главной причиной смерти ранение головы, а попытку удушения Сарры классифицировал как второстепенное воздействие. Хотя удушение жертвы и было доведено до второй степени асфиксии, сама по себе такая степень не являлась смертельной.

Таким образом, Горский впал в очевидное противоречие заключению, которое готовил сам, а вместе с ним и еще три специалиста, осуществлявшие вскрытие тела.

Однако Карабчевский эти противоречия не упустил. Выйдя для перекрестного допроса на свободную площадку перед скамьей подсудимых, он процитировал доктору его же выводы о'причине смерти Сарры Беккер годичной давности и взял долгую паузу, давая тому возможность вникнуть в смысл услышанного. Затем просто спросил:

— Что же произошло за этот год такого, что изменило ваши выводы, доктор?

Горский был сбит с толку, вопрос застал его врасплох. Шумилов хорошо видел, как забегали глаза растерявшегося врача. Ему надо было как-то выкручиваться, причем срочно.

— Видите ли, здесь налицо субъективность восприятия, вступающая в нетождественное перекрещивание с объективностью изложения…

— Что-что? — с убийственным сарказмом переспросил Карабчевский.