|
Муха поднялся и пошел к тому месту, где он оставил Аню. Он шел, прижимая к себе букет. Он пришел туда как раз в ту минуту, когда девушка выходила из воды. Она подошла к платью, лежавшему на мелком, желтом песке, и в это время из кустов вышел Муха. Он шагнул к девушке, бросил под ноги букет и обнял Аню. Он обнял ее сильно и грубо - одной рукой притиснул к себе, а второй сжал грудь, повалил на траву. - Я один, один, один, - шептал он, прижимая ее к земле, - я все время один... Ну, не мучай, пусти... Пусти. Не мучай. - Не надо, Андрюшенька, - тихо, спокойно ответила Аня, - я понимаю, как тебе трудно, только не надо начерно жить. Если б она закричала, или стала вырываться, или начала б царапать его лицо, он бы ослеп и не совладал с собой. Но этот ее тихий, спокойный голос вошел в него с какой-то тягучей, отчаянный, забытой болью. Он шумно выдохнул и повернулся на спину. - Одевайся, - сказал он, - я отвернусь. Когда Аня, одевшись, села подле него, Муха открыл глаза, собрал букет, протянул девушке и сказал: - Держи. Подарок. Зла только не держи. И - хватил ртом воздуха, будто из воды вынырнул. Поздно вечером, когда стемнело, он сказал Ане, что едет в Краков к своим людям за лошадьми или, что еще лучше, за машиной. Вернуться обещал завтра утром. Вообще-то, он был уверен, что Берг заставит его возвратиться немедленно и даже, как прошлый раз, подвезет к Рыбны на своем "хорьхе", но Муха решил найти себе на ночь проститутку - заглушить ею, этой незнакомой, доступной женщиной, то видение, которое то и дело возникало перед глазами: острый, неожиданный высверк озера, солнце, рассыпавшиеся по песку цветы и девушка, красивей которой он в своей жизни не видел. - Я тебя запру, - сказал Муха на прощание, - так будет спокойней. И ставни закрою: в пустые дома они не суются, они туда суются, где печи топят. В час ночи кто-то осторожно поскребся в ставню. Аня замерла в кровати и с ужасом подумала, что все ее оружие спрятал Муха. Ставень, скрипнув, отворился. Через стекло Аня увидела седого мужчину. Он поманил Аню пальцем, он видел ее, потому что на кровать падал мертвый, медленный, серебристый лунный свет. Аня поднялась и, набросив на плечи кофту, подошла к окну. - Девушка, - сказал седой, - меня послал Андрий. Человек говорил с сильным польским акцентом. - Какой Андрий? - Откройте окно, не бойтесь, если бы я был немец, я бы шел через дверь. Аня открыла окно. - Дочка, - сказал человек, - Андрий велел мне срочно привести тебя на запасную квартиру. Тут стало опасно, пошли. Аня быстро оделась и перелезла через подоконник. ВСЕГО ХОРОШЕГО! Теперь, после бесконечных, изматывающих ночных допросов, пробираясь сквозь толпу на рынке. Вихрь - спиной, ушами, затылком - чувствовал, что слепец уже не так напряжен и не сжимает в кармане рукоять парабеллума. Вихрь чувствовал и по темпу проходивших "дружеских собеседований", и по вопросам, уже не таким прострельным и стремительно менявшимся, что гестаповцы склонны верить ему после их экзамена с "вельветовой курткой". |
