|
Я уже понял, что успею это сделать. Но ведь восстание не будет долгим. А дальше что, Софи? Обречь храм на еще одно поругание? Да можно ли на такое идти, зная, что оно неизбежно? — Мой дорогой отец Лотар, оно не неизбежно. А вот теперь попробуйте понять то, что я скажу, как следует, все! Мы можем рассчитать наверное, сколько продержим Ситэ. Мы можем решить заранее, сколько народу сможем положить и когда отступим. Но только когда бы мы ни отступили, отступить придется. А значит, они посмеют считать, что подавили мятеж. — Софи, стоит ли толочь воду в ступе, — нетерпеливо вмешался Ларошжаклен. — Вы же сами говорили, помните? «Мятеж не может кончиться удачей, когда он победит, его зовут иначе». И мы сразу поставили на то, что мятеж все равно будет шоком для них. Большего то мы все одно сделать не сумеем. И при чем тут крест с мессой, при всем уважении к нашим катакомбникам. — Спокойствие, Анри. Я просто наконец знаю, что у меня долго бродило в голове, да никак подняться не могло. Дрожжи, я так полагаю, уже не те, лет десять назад я бы сообразила сразу. Мятеж может быть удачен, если задача поставлена так: не продержаться сколько то, но продержаться до чего то. До чего то необратимого. А там уже можно и отступать. Если Ситэ — сердце Парижа, то Нотр Дам — сердце Ситэ. Вот под Нотр Дам и надо заточить весь план мятежа, весь план обороны. Так как, Ваше Преподобие, Вы согласны на мессу, после которой у сарацин при всем желании не получится осквернить храм вновь? — Вы абсолютно сумасшедшая, — отец Лотар поднялся. — Ничего более немыслимого не может родиться в человеческом разуме. Но безумие, вероятно, заразная вещь. Я согласен, хотя есть некоторые условия. — Ну вот, Софи, теперь то ты поняла?! — Валери, выскользнувшая из сумрака на освещенную пядь грязного бетона, вдруг обеими руками обняла Софию, крепко сжала, как обыкновенно делают это дети в порыве благодарности за новую игрушку. Эжен Оливье с Жанной переглянулись, озадаченные и чуть напуганные. Проблеск догадки мелькнул в лице де Лескюра. Изящная негритяночка Мишель скользила ладонью по шее, разыскивая крест — вслепую, потому что глаза ее не отрывались от Валери. — Да вспомните, как прежние макисары воевали с бошами, — слова Софии падали в гулкое пространство и летели, словно камешки, пущенные над черной водой. Круги расходились от них в темноте, захватывая слушателей. — Вы же крестьяне от природы, французы. Если нельзя, вправду нельзя отнять свою землю у врага, лучше засыпать ее солью. Если враг захватил твой овин, лучше сжечь его. Быть может, довольно захватчику хозяйничать над вашим добром?! — Ох!! — Жанна даже присела. Ее шепот казался обострившемуся слуху Эжена Оливье настоящим криком. — Так вот для чего нужен был «пластит н»! Она это все уже заранее придумала, право слово заранее! Пожалуй, на этот раз ему не было дела даже до Жанны. Маленький кораблик Ситэ, десятки столетий плывущий по Сене, плывущий, стоя на месте, приякоренный к городу канатами мостов. Всего лишь шесть баррикад, как и сказал де Лескюр. Баррикады — на мостах. Лучшего места не найти, чтобы удержать в руках — до той минуты, когда другой кораблик, кораблик внутри кораблика, Нотр Дам, не взлетит на воздух. А что, лучше ему оставаться мечетью Аль Франкони? София Севазмиу права, права тысячу раз, одна месса, но эта месса стоит Парижа! Странно, он не знал раньше, что это за боль. Сердце, что ли? Никогда в жизни не болело. — Тогда сам взрыв собора и послужит сигналом к отступлению! — воскликнул Ларошжаклен, словно услышал мысли Эжена Оливье. — Это замечательно синхронизирует действия. Слова были наконец произнесены. Странно, но несогласных не было. Казалось, что в современное подземелье метрополитена безмолвно вышли тени из выкопанных совсем рядом, во французской земле, древних оссуариев и крипт, тени предков. |
