В паузах на экране возникали лица слепой Катарины Шолль, Меервальда, Таммера, исключительно серьезной англичанки Милдред Хаттон и, наконец, усмешка Сардона, затем снова появлялась читающая ведущая.

— «Зачастую ожидание длится пять лет, пока компьютер Европейского центра по трансплантациям не найдет подходящую донорскую почку. Почему же тот, кто может себе это позволить, не может сократить это мучительное ожидание и купить себе почку? (Раздались выкрики.) Речь идет о сугубо деловой операции перевода денег для вашей дальнейшей жизни и пересадки почки для продления жизни состоятельного человека. (Очень громкие крики.) Эта — естественно опосредованная — сделка между двумя незнакомыми людьми, которые, таким образом, становятся соратниками в борьбе против своего физического и социального умирания, рассматривается нашим государством…» — Пратт подняла глаза от текста, — имеется в виду Федеративной Республикой Германии, «…как предосудительная с моральной точки зрения, спасает, однако, две жизни, вашу, в крайнем случае, точно. Даже если реципиент вашей почки и не выживет, вы в любом случае выживите и с медицинской, и с материальной точки зрения». Конец цитаты. Господин Сардон, это был и дальше в точности ваш текст письма?

— В точности, милостивая фрау, — ответил тот и снова, не вставая с места, поклонился.

Доктор Таммер заорал в полный голос:

— Это самое чудовищное из того, что мне приходилось до этого слышать! Вы даже, в некотором роде, вызываете у меня отвращение, господин Сардон, я… я не могу описать словами ваше поведение. Вы… нет, у вас не просто отсутствуют нравственные принципы, вы аморальны! Вы не знаете даже, что такое нравственность!

На лице юриста застыла ироничная усмешка.

— Вы обращаетесь, — кричал координатор, — к людям, которые находятся в затруднительной экономической ситуации! К людям, которые могут сказать, что владеют только тем, что у них осталось в теле. Вы предлагаете здоровому человеку удалить у него орган и получить за это деньги. В Австрии это подпадает под уголовную статью о нанесении тяжких телесных повреждений.

Мира посмотрела на Фабера.

— Фантастика! — сказала она. — Просто фантастика, как эта ведущая сумела подобрать членов для своего «Клуба»! Бедная слепая, высоконравственный координатор, мой любимец Меервальд и этот Сардон, который идеально подходит на роль the man you love to hate!

— Я преклоняюсь! — сказал Фабер.

— В Австрии со своим предприятием вы не продвинулись бы и на шаг вперед, — сказал тирольский бульдог. — Доктор Таммер разъяснил нам правовую ситуацию в этой области. Она принципиально исключает возможность такого предпринимательства — «не могут служить предметом юридической сделки или получения прибыли».

— Я никогда и не намеревался начинать мое предприятие в Австрии, — сказал, усмехнувшись, Сардон.

— В Федеративной Республике торговля донорскими органами так же запрещена, как и у нас.

— В Федеративной Республике, — мягко возразил Сардон, обращаясь к присутствовавшим, как учитель к малым деткам, — уже десятки лет продолжается спор по этому поводу, но единого, обязательного закона как не было, так и нет.

— Все же, — выкрикнул Таммер, — и в Федеративной Республике вы не найдете клиники, которая согласится участвовать в такой торговле, которую вы пропагандируете! И вы не найдете ни одного хирурга, который удалит у живого человека орган, чтобы тут же вживить его другому.

— Право слово, господа, вы не можете держать меня за слабоумного! — Голос Сардона прозвучал с легким порицанием.