Несколько раз проштурмовав лагерь Четвертого кавалерийского полка армии Североамериканских Соединенных Штатов, вертолет завис в воздухе. Внизу все горело и взрывалось. В окно были видны разбросанные по земле человеческие тела и конские туши. Несколько пушек с разбитыми лафетами, уперев стволы в землю, возвышались на месте побоища, словно памятник бесславно погибшему воинству карателей.

– Ну что, будем зачищать лагерь? – услышал я голос старшего прапорщика Смирнова. – Или ну их? Честно говоря, меня как-то не очень тянет ходить по колено в крови и по щиколотку в человеческих и конских кишках.

– Меня тоже, – ответил я, – но надо. Необходимо удостовериться, что мы загасили всех. Да и «языка» прихватить не мешало бы, если, конечно, кто-нибудь выжил. Желательно офицера, а если нам достанется сам достопочтенный полковник, то это будет вообще замечательно.

Предупредив Степаныча и оператора о том, что надо найти подходящую площадку для высадки, мы стали готовиться ко «второй фигуре марлезонского балета». Прекрасная индианка, до того с упоением созерцавшая с воздуха то, как «железная птица Маниту» (или как здесь зовут их верховное божество) уничтожает бледнолицых убийц, с нескрываемым любопытством наблюдала за тем, как мы облачались в броники и разгрузки и нахлобучивали на головы шлемы. Проверив оружие, я подошел к двери.

Вертушка стала медленно снижаться. Потоки воздуха от вращающегося винта подхватывали валявшиеся на земле чьи-то шляпы, сбитые стрелами и пулями листья деревьев и прочий хлам. Внезапно снова загремел пулемет.

– Командир, – крикнул мне прапорщик, – это Степаныч шуганул несколько недобитых янки. Вроде попал. Надо будет смотреть в оба – мне почему-то не хочется получить в бочину пулю из «винчестера».

Мне тоже как-то не улыбалось вернуться на базу в качестве «трехсотого». Поэтому я еще раз проверил амуницию и на всякий случай расстегнул на разгрузке кармашек, в котором лежали пара гранат. Обернувшись, я заметил, что девушка тоже привстала с сиденья, словно намереваясь отправиться вместе с нами в разгромленный лагерь янки.

– Ты оставайся здесь, – сказал я ей, – нечего тебе там делать. Там не место для юных леди.

Индианка решительно затрясла головой и, смешивая английские и индейские слова, стала доказывать мне, что, дескать, она должна своими глазами убедиться в том, что враги, погубившие ее соплеменников, мертвы. Прямо Саид какой-то: «Не будет покоя, пока жив Джавдет!»

Я попробовал спокойно и по-доброму уговорить ее, пояснив, что там, куда мы пойдем, может быть небезопасно. Но мои слова лишь раззадорили девушку.

– Аксистоваки не боится смерти, – решительно произнесла она. – Я пойду с тобой, великий воин.

Мне захотелось связать упрямицу и оставить ее, упакованную, в вертолете. Но после такой процедуры девушка, вполне вероятно, смертельно на меня обидится. А тогда, увы, можно будет поставить крест на романтике. Махнув рукой, я разрешил ей следовать с нами. На всякий пожарный я дал ей свой нож. Наверняка индейские женщины умели пользоваться такими предметами для смертоубийства.

Девушка благодарно кивнула и крепко ухватилась за рукоятку ножа.

– Я буду защищать тебя, великий воин, – сказала она мне.

Мне удалось сдержать себя, чтобы не заржать во всю глотку.