Розмысл окинул его пытливым глазом.

- Да не подойдешь ты для того, - сказал он. - В плечах широк, слишком уж высок и весу в тебе - небось на семь пудов потянешь? Другое дело дружок твой Алешка Попович - и ростом достаточен, и складом изящен, и весом четырех пудов не добирает. Только пустое это занятие, Добрыня! Сам посуди - куда-то бранника сажать надо, потом голову ломать, как ему на землю живым опуститься. К тому же рискованное это дело - порох ненадежный, да и летит змей огненный пока не туда, куда мысль приложишь, а как в той поговорке - туда, не знаю куда.

- Да я не говорю, что сейчас, - сказал бранник, поднимая чашу. - Понимаю, что мысль эта не ко времени нашему.

- И не этому столетию, - добавил из своего угла жидовин. - По всем прикидам получается, что раньше чем в двадцатом веке ничего не получится.

- Ну, это ты загнул! - засмеялся Добрыня.

С тем беседа и угасла. И только живые огоньки в глубине глаз розмысла показывали, что разговор этот сказочный розмыслом не забыт, что сама идея оседлать огненного змея и пронестись на нем от одного края земли до другого так Серьге понравилась, что и беседа с товарищами за дружеским столом его не отвлекает. Бьется, бьется живая мысль в глазах розмысла, если прислушаться, слышно даже, как поскрипывают мозговые извилины в широколобой голове, обкатывая и углубляя идею, и даже временами причмокивают от удовольствия.

3.

Ох, неспокойно жилось на Руси!

Энское княжество занимало обширные земли - от Припятинских болот на западе до реки Омон на востоке, и от Клецких степей на юге до Комариного бора на севере. По подсчетам боярским, жило в княжестве пятьдесят тысяч мужских душ, семьдесят тысяч женских, а младенцев и отроков никто не считал по причине их временной неспособности к податям и оброкам. Вот уже пять лет после смерти прежнего князя кормило власти держал в руках Землемил. Молод был новый князь, да суров и непреклонен в суждениях. Многие его непреклонность на себе испытали. Вот и в этот год лихой князю мнился очередной заговор, и тихушники из Тайного приказа хватали бояр прямо на улице. По ночам двигались по граду Энску повозки с надписью «Харчи», только все знали, что нет там калачей или сычугов, сала домашнего или желтых головок сыра, везут в повозках взятых ночью бояр в Тайный приказ, где катом у князя новгородский выскочка Николка Еж, из бывших новгородских житых людей, разорившихся в голодный год. Для оправдания прозвища своего он даже приказал себе сшить рукавицы из шкурок двух старых ежей. Как кого нового привезут, Николка рукавицы надевает и кидается обнимать-целовать доставленного. Чтоб его бесы на том свете так обнимали! Кто не знает, что это за удовольствие, может в лес сбегать, найти в сонном овражке шумно сопящего ежика и нежность к нему, аки к девице, проявить. Кто же знает, тот даже от бритых по немецкому обычаю ежиков шарахаться станет.

Князь Землемил алаборщины терпеть не мог, ему государственного порядка хотелось и жизни спокойной. А какая тут жизнь, если каждый день в доносах сообщают, что живота тебя, и родню твою, и челядь верную хотят лишить.

Приближался праздник, день княжьего тезоименитства или ангела-охранителя, и хотел князь праздник этот великим событием встретить. Мнились ему небеса в шутихах, парад стрельцов на детинце близ терема узорчатого, гарцевание лихой кавалерии и пуск огненного змея.

- Ан не выйдет ничего? - спрашивал Серьга. - Дело-то новое, нешутейное, неведомое дотоле.

- Только спогань дело, - сжимал кулаки князь Землемил. - Только сбандай его, увидишь, какова моя воля и каков князь во гневе.

Каков князь в гневе, розмысл не единожды видел, до сей поры обходилось, слава Богу, поветрием мимо него княжий гнев проносило.

- Казну тебе открыл, - князь Землемил насупился, смотрел сурово.