— Что, вообще, происходит? — спросил Адам.

Майор Таддеус Бёрд просветил племянника, что два отряда янки форсировали реку. На один из них Адам и наткнулся, другой же держит плацдарм у острова Гаррисона. Что янки намерены предпринять, неясно. На подступах к Лисбургу их продвижение затормозилось из-за яростного сопротивления храбрецов-миссисипцев числом всего-то в роту.

— Фамилия их капитана Дафф, — говорил Бёрд, — Заняли оборону в чистом поле и всаживали в наступавших северян пулю за пулей, пока те не побежали, как отара овец, обратно.

История стойкости роты Даффа мгновенно распространилась в войске южан, наполнив их сердца гордостью за мужество земляков. Люди решительного капитана до сих пор находились на своей позиции посреди овсяного жнивья, не давая янки носа высунуть с опушки леса на вершине холма.

— Обязательно расскажи Джонстону про Даффа. — с жаром сказал Адаму Бёрд.

Адам рассеянно кивнул и спросил:

— А вам, дядя, что предстоит?

— Ждём распоряжений. Думаю, Эванс колеблется, какую из двух дыр в обороне нами заткнуть. Как только решит, мы пойдём и остудим пару-тройку горячих голов кровопусканием.

Дядин тон неприятно резанул Адаму ухо.

Человек сугубо штатский, Таддеус Бёрд всегда с иронией относился ко всему, связанному с военными, но одна битва и свалившееся, как снег на макушку, командование Легионом сделали Птичку-Дятла жёлчнее и мрачнее. Нет, его ум был всё так же остр, но это не была более острота хорошо очиненного пера, а, скорее, смертельная острота отточенного штыкового лезвия. Адам уже замечал подобное: война портила и огрубляла всё, чего ни касалась.

Офицеры, с которыми он работал, бок-о-бок в штабе армии, войной упивались, рассматривая её, как некий опасный спорт, в котором победа даруется самым рьяным и заядлым из участников.

В споры с коллегами Адам не вступал, держа при себе своё мнение, ибо сознавал, что оно вызовет в лучшем случае недоумение, в худшем — обвинения в трусости. А трусом Адам не был. Он верил, что война — трагедия, дитя гордыни и глупости, но выполнял свои обязанности, скрывал истинные чувства и тосковал по миру, стараясь не думать, насколько достанет у него сил жить такой двойной жизнью.

— Мне хотелось бы надеяться, что мы обойдёмся без кровопусканий. — сказал дяде Адам, — Зачем портить прекрасный день убийством?

Кашевар роты «К» снял с огня парующий котёл, что не укрылось от взгляда не успевшего позавтракать Адама:

— Обед?

Кормили на славу: тушёная говядина, копчёная грудинка с кукурузным хлебом под картофельно-яблочное пюре. Недостатка в продовольствии округ Лаудон не испытывал, ибо ферм здесь было много, а войск — мало. Сентервилль и Манассас, по словам Адама, снабжались хуже.

— Последний месяц даже с кофе перебои. Я уж опасался, что до голодных бунтов дело дойдёт.

С вежливым интересом выслушал Адам рассказ перебивавших друг друга Роберта Деккера и Амоса Танни о «Великом кофейном налёте капитана Старбака». Перебравшись ночью через реку, группа по лесам прокралась до ближайшего лагеря северян и на его окраине обобрала лавку маркитанта — купчишки, кормившегося с продажи солдатом всякой нужной всячины. Со Старбаком ушло восьмеро и вернулось восьмеро, а единственный, кто пострадал — это сам маркитант, имевший неосторожность ночевать в своём лабазе.

— Бедолага. — пожалел неведомого торговца Адам.

— Бедолага?! — возмутился Старбак, — Да этот бедолага спал с револьвером в руках!

— И что вы сделали с маркитантом?

— Глотку перерезали. Благо, выстрелить он не успел, а то весь лагерь бы на уши поднял.

Адам поёжился:

— Вы убили человека за пригоршню зёрен кофе?

— И ещё виски и сушёные персики! — восторженно дополнил Роберт Деккер, — Газеты писали, что это работа пособников Юга.