— Нам не избежать введения всеобщей воинской повинности, Фальконер, — Дэниел помахивая хлыстом, смотрел на потоки извергаемой небесами жидкости, — Не избежать, если не покажем самозваному гению МакКлеллану, где раки зимуют.

— Нация не потерпит позорного тягла воинской повинности. — заявил Фальконер напыщенно.

— Нация, полковник, потерпит что угодно, лишь бы выиграть войну. — хмыкнул Дэниелс, — Вопрос в другом: ты ли поведёшь этих призывников в бой? Ты — мой человек? Должен ли «Экзаминер» поднимать тебя на щит? Твой ведь военный опыт, насколько мне известно, не слишком велик?

— Я… я способен мыслить широко. Не зацикливаясь. — торопливо ответил полковник.

Дэниел повернул голову и недобро воззрился на виргинца снизу вверх:

— Новому и неопытному командиру бригады необходим толковый и опытный заместитель. Разве нет?

Фальконер широко и действительно искренне улыбнулся:

— Я уговорю моего сына Адама перейти ко мне под начало. Сейчас он служит в штабе у Джонстона, так что опыта ему не занимать, а уж честнее и толковее него в Виргинии не сыскать.

Когда Фальконер заговорил о сыне, с него впервые с начала разговора сполз напускной пафос. Адама он любил, и не только потому, что был его отцом. Доблести и добродетели Адама были видны всем окружающим, и Фальконер гордился сыном. Иногда он думал, что Адам — лучшее, что удалось ему в жизни; успех, искупающий любые неудачи. Полковник смущённо обратился к адвокату:

— Вот Делани может подтвердить, он с Адамом знаком. Да, Делани?

Бельведер Делани не отреагировал на реплику Фальконера. Дэниела поцокал языком и мотнул головой:

— Нет-нет-нет, Фальконер. Не стоит подставляться так по-дурацки. Попахивает фаворитизмом. Или непотизмом? Как правильно, Делани?

— Правильно «непотизм». — дал справку адвокат, не глядя на Фальконера, чьё лицо сейчас напоминало гримасу карапуза, получившего незаслуженный удар хлыстом.

— «Экзаминер» не потерпит непотизма, Фальконер. — нахально оскалился Дэниел, делая знак Делани.

Тот послушно открыл центральную дверь и пригласил на веранду тощее дрожащее создание в поношенной мокрой форме. Субъект был немолод, и жизнь его изрядно потрепала. Чёрную клочковатую бороду присыпала седина, глаза запали, а рассечённая шрамом щека дёргалась от тика. Незнакомец был простужен, но текущий нос он, не чинясь, промакивал рукавом, а рукав вытирал о бороду, усеянную хлопьями засохшей, но вновь раскисшей от дождя табачной жвачки.

— Джонни! — возопил он при виде Дэниела.

Тот продолжал буравить взглядом полковника:

— Фальконер, прошу любить и жаловать — майор Гриффин Свинъярд.

Свинъярд энергично кивнул полковнику, схватил его здоровую руку своей левой, на которой, как заметил Фальконер, отсутствовали три средних пальца, потряс. Подёргивание правой щеки придавало физиономии Свинъярда странно негодующее выражение.

— Майор служил в армии старых США, — просветил Фальконера Дэниел, — Окончил Вест-Пойнт. Когда?

— Выпуск двадцать девятого года, Джонни! — щёлкнул каблуками Свинъярд.

— Потом участвовал в мексиканской войне и Семинольских войнах. Так?

— Взял больше скальпов, чем любой другой бледнолицый из ныне живущих! — Свинъярд подмигнул полковнику и дружелюбно оскалил гнилые зубы, — В один денёк тридцать восемь штук набрал! Всё вот этими самыми руками, полковник. Скво, дети, воины! В кровище по локоть был! А заляпан до подмышек! Скальп доводилось сдирать, полковник?

На вопрос, заданный с неожиданной горячностью, Фальконер не сразу нашёлся, что и ответить:

— Мм… Нет.