Головко пришлось побороть соблазн узнать подробности, касающиеся месторождения золота. Нефть принесёт несравненно более значительную выгоду, зато золото выглядит красивее. Ему тоже хотелось своими глазами увидеть одну из волчьих шкур, которыми пользовался охотник Гоголь для сбора золотого песка. Следует должным образом позаботиться о дальнейшей судьбе этого одинокого лесного жителя – но это не составит особой проблемы, поскольку он жил один и у него не было детей. Чем бы мы ни обеспечили его, государство скоро получит обратно, принимая во внимание его возраст. Нужно, чтобы телевидение показало охотника, может быть, даже лучше снять художественный фильм о судьбе этого сибиряка. В конце концов, когда‑то он охотился на немцев, и русские все ещё любят таких героев.

– Что известно обо всём этом Эдуарду Петровичу?

– Я держал в тайне эту информацию, ожидая поступления полных и надёжных сведений. Теперь они поступили. Думаю доложить об этом на следующем заседании Совета министров. Наш президент останется довольным, Сергей Николаевич.

«В этом можно не сомневаться», – подумал Головко. Президент Грушевой работал в течение трех лет, не зная ни сна, ни отдыха. Американцы говорят о таких людях, что он трудился как одноногий и однорукий рабочий, расклеивающий плакаты. Нет, пожалуй, не совсем так. Он походил на волшебника или фокусника, пытающегося создать реальные вещи из пустоты, и его успех в постепенном развитии страны часто казался почти чудом.

Обнаружение двух таких баснословных месторождений является, наверно, своеобразной наградой бога за его неустанные усилия, хотя следует признать, что это будет не таким уж простым благодеянием. Каждое правительственное агентство потребует свой кусок этого нефтяного и золотого пирога, у каждого свои нужды, и министр, возглавляющий каждое из министерств, представит их как нечто жизненно необходимое для судьбы страны, оформив это в своём докладе с блестящей логикой и неопровержимой убедительностью.

Кто знает, может быть, некоторые из них действительно говорят правду, хотя правда является редким гостем в зале заседаний Кабинета министров. У каждого министра есть своя маленькая империя, которую ему хотелось бы расширить и укрепить, и при успешном исходе своих запросов он сможет ближе продвинуться к главе стола, к месту, которое сейчас занимает Эдуард Петрович Грушевой. «Интересно, – подумал Головко, – неужели при царском режиме все происходило именно так? Да, пожалуй», – решил он сразу.

Человеческая природа вряд ли изменилась за это время. Поведение людей в Вавилоне или в Византии скорее всего мало отличалось от того, как будут вести себя министры во время следующего заседания Кабинета, до которого оставалось три дня. Он подумал о том, какой будет реакция президента Грушевого на полученные новости.

– И сколько уже просочилось за пределы министерства? – спросил председатель СВР.

– Несомненно, ходят слухи, – ответил министр Соломенцев, – но последние сведения поступили меньше чем двадцать четыре часа назад, и обычно требуется больше времени для того, чтобы об этом кто‑то узнал. Я перешлю к тебе документы фельдъегерской связью – скажем, завтра утром?

– Меня это устраивает, Василий. Я дам задание своим аналитикам изучить полученную информацию, так что смогу представить независимую оценку сложившейся ситуации.

– У меня нет возражений, – ответил министр экономики, изрядно удивив этим Головко. Но теперь это больше не был Советский Союз. Существующий Кабинет министров мог внешне походить на современную копию старого Политбюро, но никто не хотел сейчас лгать своим коллегам… по крайней мере, по важным вопросам. Так что это уже представляет собой определённый прогресс для страны.