Однако люди в этом церемониальном зале были ещё не так близки к смерти, чтобы думать таким образом. Они являлись повелителями своей страны. Они создавали правила, которым следовали другие. Их слово было законом. Их капризы выполнялись со сказочной быстротой. У них было все, чего мог пожелать человек. Но самое главное, они владели властью. Эта огромная и древняя страна управлялась их желаниями. Их коммунистическая идеология являлась всего лишь магией, определявшей форму, в которую облекались их желания, правила игры, на которые все они согласились в прошлые годы. Главной была власть. Они могли казнить или миловать простым росчерком пера – или, более реалистично, продиктованным словом, записанным личным секретарём для передачи исполнителю, нажимающему на спусковой крючок.

Ху был средним человеком во всех отношениях – рост, вес, цвет глаз, лицо… и интеллект, по мнению некоторых. Ратледж прочитал все это в своих инструктивных документах. Подлинная власть находилась где‑то ещё. Ху являлся всего лишь номинальным главой государства, выбранным отчасти из‑за своей внешности; его способности произносить речи, несомненно; а также его готовности выдвигать время от времени чужие идеи на Политбюро, чтобы имитировать единогласие. Как актёрам Голливуда, от него не требовалось быть умным, чтобы играть роль умного.

– Товарищ премьер, – приветствовал его Ратледж, протягивая руку, которую пожал китайский руководитель.

– Мистер Ратледж, – ответил Ху на более или менее разборчивом английском языке. Рядом находился переводчик, для перевода более сложных мыслей. – Добро пожаловать в Пекин.

– Это большая честь для меня, и мне доставляет огромное удовольствие снова посетить вашу древнюю страну, – сказал американский дипломат, «демонстрируя должное уважение и смирение», – подумал китайский лидер.

– Мне всегда приятно приветствовать у нас хорошего друга, – продолжал Ху, в точности как его проинструктировали. Ратледж приезжал в Китай и раньше в своей официальной должности дипломата, но ещё ни разу не возглавлял американскую делегацию. Китайский министр иностранных дел знал его как высокопоставленного сотрудника Государственного департамента, который вскарабкался по лестнице своей бюрократии, как делали и в Китае, – это простой мастер своего дела, но поднявшийся довольно высоко. Председатель Политбюро поднял свой стакан. – Я пью за успешные и дружественные переговоры.

Ратледж улыбнулся и поднял свой стакан.

– Как и я, сэр.

Камеры засняли это. Представители средств массовой информации тоже расхаживали по залу. Операторы вели главным образом съёмку того, что они называли кадрами обстановки, как это делает дилетант со своей дешёвой видеокамерой. На кадрах будет виден зал с искусственного расстояния, для того чтобы зрители могли увидеть цвета, с несколькими снимками крупным планом кресел и диванов, на которые никто не должен садиться, крупные планы основных участников со стаканами в руках, приятно улыбающихся друг другу. Цель такой съёмки заключалась в том, чтобы показать телезрителям атмосферу на большом формальном и не слишком радостном приёме. Настоящие новости, связанные с открытием переговоров, будут передаваться людьми вроде Барри Вайса и другими «говорящими головами», которые расскажут телезрителям о том, что нельзя показать на телекадрах.

Затем репортаж поступит в вашингтонскую студию CNN недалеко от Юнион Стейшн, где другие говорящие головы будут обсуждать, что просочилось или не просочилось к ним, после этого примут решение, руководствуясь своей дальновидностью и «мудростью», что следует показать Соединённым Штатам Америки. Президент Райан увидит все это за завтраком, одновременно читая газеты и набор вырезок из различных газет под названием «Ранняя птичка», составленный правительственным агентством.