— Плохой человек, — профыркал Михалыч, показывая черную «морковку», и Туман с ним согласился — «морковка» выглядела преотвратно.

— Хороший человек, — ткнул Михалыч в светлую «морковку», и Туман опять зафыркал — пусть это будет хороший человек, если Михалычу так надо.

Михалыч опять поднял страницу. На странице был здоровенный разинутый рот.

— Он говорит, — профыркал Михалыч, и на этот раз Туман его не понял. Пришлось вмешаться Товстолесу, и оба ученых ворчали и фыркали до тех пор, пока Туман не согласился: да, это рот, и он что-то кому-то говорит.

Тут Михалыч стал рисовать светлого человека рядом с говорящим ртом:

— Хорошие люди говорят?

— Да, — Туман казался удивленным, — да, хорошие люди говорят.

— Плохие люди говорят? — Михалыч поднимал уже другую картинку, где темный субъект стоял возле открытого рта.

— Плохие люди говорят.

— Плохие люди ходят с ружьями?

— Да.

— Хорошие не ходят с ружьями?

— Нет, хорошие люди ходят с ружьями.

Товстолес покачал головой:

— Мне кажется, что мы зашли в тупик…

Михалыч нарисовал чудовищную колбасу; колбаса опиралась на другие колбаски, поменьше, и каждая из колбасок-опор кончалась жуткого вида когтями. Договорились насчет того, что это существо будет медведь, но вот хороших и плохих медведей Туман никак не различал, и по-прежнему не соглашался, что это существо — говорящее. Никакие сочетания «медведя» с говорящим ртом его не устраивали.

— Народ другой, — уверял Туман, и рисовать больше не стали. Хорошо хоть, ученые немного привыкли говорить на языке ворчания и фырканья.

Маралов принес чаю, в том числе очень сладкого — Туману. И состоялся новый разговор.

— Люди — это Говорящие?

— Да.

— Народ — это Говорящие?

— Да.

— Медведи — не говорящие.

— Да.

— Почему Народ убивает людей? Люди — Говорящие.

— Люди убили много Народа. Люди первые начали убивать Народ. Народ убивает плохих людей.

Впервые Туман торопился, делал нервные движения, суетился — тема его задевала.

— Плохие люди убивают медведей?

— Плохие люди убивают Народ.

И вот тут Михалыч нанес последний, самый жестокий удар:

— Люди не знают, что Народ — Говорящие. Они думают, только они Говорящие.

Вот тут Туман упал на зад и с минуту в упор рассматривал ученых. А потом замотал головой так, что ветер заметался по избушке. Недоуменно, обиженно вздыхал медведь… вернее сказать — существо, по внешности ничем не отличимое от медведя.

— Они и подумать не могут, что их путают с медведями… — тихо сказал Товстолес, — вы, кажется, нащупали самую болевую точку.

Но оказалось, не эта точка самая болезненная.

— Народ можно отличить от медведей? — спросил Товстолес, и этот вопрос чуть не стал последним в биографии старого ученого: с диким ревом метнулся Туман, прогнулись лиственничные бревнышки, мелькнула просунутая между ними лапа размером с крупную тарелку. Товстолес еле успел отпрянуть, вжаться в стену, Михалыч схватился за ружье. Медведь прекратил реветь, опять он зафыркал и взрыкивал, но понять его теперь сделалось трудно: какие-то ежики, зады, крысиные хвосты, сороки, бабочки…

— Кажется, нам желают получить по ежику в задний проход… — Товстолес смертельно побледнел, но чувство юмора и жажда знаний оказались сильнее испуга.