.. Все это не может не сказаться на настроении людей, на их взаимоотношениях. Много раз замечал: у всех, почти у всех повышенная требовательность друг к другу. До капризности, до нетерпимости. Отсюда — большие нагрузки на психику. Выдерживает эти нагрузки далеко не каждый. Мне иногда кажется, что я могу написать неплохую работу о том, как ведут себя, как чувствуют сто человек, помещенные в изолированное пространство. Для будущих космических полетов такая работа была бы не лишней. Понимаете, когда к нам направляют сезонника, его не испытывают на тестах, у него далеко не всегда спрашивают, что он умеет делать, не всегда даже в трудовую книжку заглядывают... Завезут, высадят с вертолета, с самолета, с катера, а ты тут разбирайся.
— Даже так? — сочувственно проговорил Колчанов.
— Да что говорить! Неплохо бы, отправляя людей в такие вот медвежьи углы, проверять их дружелюбие, наличие чувства солидарности, товарищества. В наших условиях это нередко важнее квалификации чисто производственной. А тут еще проблема — мы платим людям неплохие деньги, но тратить их у нас негде. Негде. Еще одно: строители наши, между прочим, в большинстве мужского пола. Отсюда — обостренное, болезненное отношение ко всему, что касается женской благосклонности.
— Вот мы и подошли к главному, — сказал Колчанов. — Судя по докладу, который прислал участковый, драка в магазине произошла на почве ревности или что-то в этом роде, а?
— Не знаю, — Панюшкин обиженно поджал губы. — Не знаю. Это вам придется выяснить у участников событий. Слава богу, они живы остались.
— Пока живы, — уточнил Колчанов.
— Не понял, — Панюшкин взглянул на него в упор.
— Большаков в больнице. Он до сих пор не пришел в сознание. Яснее ясного.
— С другими поговорите.
— Вот я и спрашиваю вас.
— Ладно, пусть так, — холодно сказал Панюшкин. — Вас интересует мое мнение? Вот свое мнение я и докладываю. А оно заключается в том, что все происшедшее — случайность. Драка между Горецким и Самолетовым не имеет касательства ни к женщине, хотя они говорили о женщине, ни к ревности, поскольку ни один из них не имеет отношений с женщиной, о которой они говорили.
— Это интересно, — протянул Колчанов.
— Как посмотреть.
— И все же...
— Весь интерес в том, что суть событий вовсе не в драке, — отчеканил Панюшкин. — После того, как нашего баламута Горецкого доставили в отделение милиции, он оттуда сбежал и прихватил с собой парнишку, Колю Верховцева. Из местных. За что-то его наш Михалыч посадил на ночку для профилактики. К тому времени начался буран, небольшой по нашим понятиям. Но поскольку была ночь, мы, в полном соответствии с нормами морали, принятыми у нас, организовали поиски. Послали людей — в сопки, на Пролив, вдоль берега. Для этого пришлось пожертвовать производственными делами, что для меня более всего огорчительно.
— Послушайте, Николай Петрович, а какой смысл столько людей посылать в сопки? Ведь проще всего беглецам уйти через Пролив на Материк...
— Ха! Через Пролив... Не замерз наш Пролив. Не замерз, хотя по ночам мороз к тридцати подбирается. Двести метров в фарватерной части промоина осталась.
— И все это вы затеяли, чтобы задержать хулигана? — Колчанов с сомнением посмотрел на Панюшкина.
— Отвечаю — нет. Все поиски были организованы для спасения людей. Мы их спасли. Мы сделали свое дело. Теперь ваша очередь. Теперь вы решайте, как с ними быть дальше.
Панюшкин с вызовом глянул на следователя и решительно отвернулся к иллюминатору, хотя солнце било прямо ему в глаза.
Когда-то, очень давно, Остров и Материк в этом месте, видно, смыкались, но теперь только два мыса торчали напротив друг друга, как две протянутые, но так и не сомкнувшиеся руки. |