Вот уже два года строители укладывали по дну Пролива трубопровод, который доставил бы нефть с северной части Острова к материковым перерабатывающим заводам. А Николай Петрович Панюшкин был начальником экспедиционного отряда подводно-технических работ, который и строил этот самый трубопровод. Именно Панюшкин подписывал графики работы столовой и магазина, вы давал разрешения для поездки на Материк и в местные поселки, определял меры наказания и поощрения. И что бы ни произошло в Поселке — родился ли кто, умер, пропал, украл, собрался удрать на Материк, угробил или спас технику — первым кто об этом обязан был знать, помнить и принимать решения, был опять же Николай Петрович Панюшкин.

Весь строительный отряд в самый разгар летних работ не превышал ста пятидесяти человек, а зимой здесь не было и половины. Водолазы, механики, газосварщики, водители тягачей и вездеходов, разнорабочие, служащие почты, столовой, магазина — всех понемногу. Собственно, стройка и состояла из этих разношерстных бригад, из флотилии барж и катамаранов, из звонков на Большую землю, из постоянных хлопот, связанных со снабжением не больно многочисленного «воинства» питанием, одеждой, топливом, горючим и прочими предметами первой, да и не только первой, необходимости.

За два с лишним года работы по строительству подводного трубопровода Панюшкин привык к своему кабинету, этой небольшой комнатенке с одним окошком, и не замечал ни шелушащихся стен, ни перекошенного пола, ни выпирающей дверцы печи, грозящей вывалиться каждую минуту вместе с пылающими поленьями. На столе стоял старомодный угластый телефон с мохнатым проводом, стену украшала схема трубопровода на пожелтевшем ватмане, несколько вбитых в стену у двери гвоздей заменяли вешалку.

Войдя в кабинет, Панюшкин, не раздеваясь, сел за стол, посмотрел на маленькое квадратное окошко с видом на Пролив. Вздохнул, с силой потер лицо ладонями, пытаясь сосредоточиться.

— У вас неприятности, Николай Петрович? — В дверях стояла Нина. Машинистка, секретарь, делопроизводитель, курьер и еще бог знает кто. В общем, правая рука Панюшкина. — Следователь приехал, говорят, что-то будет, — сказала Нина низким, глуховатым голосом.

— Обязательно что-то будет, — подтвердил Панюшкин. — И всегда что-то есть. И неизбежно что-то кончается. И это здорово, черт побери! — Панюшкин одним движением сдвинул бумаги в сторону и на освободившемся месте положил руки.

— Все это хорошо, — тускло сказала Нина, не загоревшись настроением начальства. — Все это хорошо, — повторила она, садясь на табуретку у стола.

— А что плохо?

— Следователь приехал, Николай Петрович!

— Ну, конечно. Я и привез его! — Панюшкин остро глянул на Нину глубокими синими глазами и тут же опустил густые брови.

— Неужели ничего нельзя было здесь решить, самим, а, Николай Петрович?

— Отчего же нельзя? Можно. Когда Горецкий на меня бульдозером попер, мы сами все решили, может быть, напрасно, посамовольничали, но решили. Полюбовно. Простил я его, скажем так. Хотя я больше о тебе думал. Должен ведь начальник заботиться, чтобы его подчиненные улыбались почаще. А если честно, то и не об улыбке твоей я думал, а о твоей производительности труда. Вот какой я лукавый. Но сейчас... Нина, Горецкий ударил человека ножом.

— Сколько же ему дадут, Николай Петрович?

— Если только за это... Года два, полагаю. Суд разберется. Суд не любит, когда ему подсказывают.

— А за что его еще можно судить?! Или вы решили поднять эту историю с бульдозером?

— Нет, речь идет все о той же ночи.