- Я вас не понимаю.
- Ничего... Я звоню вам, лейтенант, потому, что, по-моему, завтра утром в Европу отходит английское судно, и я хочу отплыть на нем.
- Вы знаете, мы так и не разыскали акта о смерти той молодой женщины!
- Вы его и не найдете.
- Что вы сказали?
- Так, ничего... Так вот, было совершено только одно преступление, то есть, простите, еще одно было совершено сегодня ночью, итого два! Анджелино и Парсон. У нас во Франции это называют «драмой преступных элементов».
- Каких элементов?
- Ну, людей, которых не интересует жизнь человека.
- Я вас не понимаю.
- Не беда!.. Я хочу попрощаться с вами, лейтенант; я возвращаюсь домой, в Мен-сюр-Луар, и буду счастлив принять вас у себя, если вы окажетесь в наших краях.
- Вы отказываетесь участвовать в розысках?
- Да.
- Считаете дело безнадежным?
- Нет.
- Я не хотел бы вас обидеть...
- Ну, конечно.
- Но мы их изловим.
- Я в этом уверен.
Кстати сказать, так оно и вышло: через три дня, в море, Мегрэ услышал по радио, что четверо опасных гангстеров, и среди них двое сицилийцев, задержаны полицией за убийство Анджелино и Парсона и что их адвокат пытается идти против очевидных фактов.
В момент отплытия парохода на набережной появилось несколько человек; все они делали вид, что не знают друг друга, но все смотрели в сторону Мегрэ. То были: маленький Джон в синем костюме и темном пальто; Мак-Джилл, нервно докуривавший сигареты до самого фильтра; унылый человек, который пытался проникнуть на пароход и с которым стюарды обращались высокомерно и пренебрежительно, - Роналд Декстер.
Был тут и рыжий мужчина с хитрой физиономией, который до последней минуты оставался на борту и которому полиция оказывала явные знаки уважения.
То был капитан О'Брайен; перед последним стаканом виски в баре парохода он тоже спросил:
- Стало быть, бросаете это дело?
Выражение лица у него было самое невинное, и Мегрэ, тоже стараясь напустить на себя как можно более невинный вид, ответил:
- Как вы заметили, капитан, бросаю.
- В тот самый момент, когда...
- ...в тот самый момент, когда можно было бы заставить заговорить людей, которые ничего интересного сказать не могут, а в долине Луары самое время высаживать на унавоженные грядки дынную рассаду. Я, видите ли, увлекся садоводством.
- Вы довольны?
- Нет.
- Разочарованы?
- Тоже нет.
- Неудача?
- Понятия не имею.
Тогда еще все зависело от сицилийцев. Когда их арестуют, они могут заговорить, но могут и не заговорить, чтобы окончательно не засыпаться.
И они рассудили, что благоразумнее, вернее выгоднее, молчать.
Через десять дней г-жа Мегрэ спросила:
- Так что же ты все-таки делал в Америке?
- Ровно ничего.
- Ты даже не купил себе трубку, а ведь я тебе писала, чтобы ты купил.
Тут он, в свою очередь, сыграл роль Жозефа Домаля и трусливо ответил:
- Знаешь, трубки там слишком дорогие. |