Изменить размер шрифта - +

     - Я вас не понимаю.
     - Ничего... Я звоню вам, лейтенант, потому, что, по-моему, завтра утром в Европу отходит английское судно, и я хочу отплыть на нем.
     - Вы знаете, мы так и не разыскали акта о смерти той молодой женщины!
     - Вы его и не найдете.
     - Что вы сказали?
     - Так, ничего... Так вот, было совершено только одно преступление, то есть, простите, еще одно было совершено сегодня ночью, итого два! Анджелино и Парсон. У нас во Франции это называют «драмой преступных элементов».
     - Каких элементов?
     - Ну, людей, которых не интересует жизнь человека.
     - Я вас не понимаю.
     - Не беда!.. Я хочу попрощаться с вами, лейтенант; я возвращаюсь домой, в Мен-сюр-Луар, и буду счастлив принять вас у себя, если вы окажетесь в наших краях.
     - Вы отказываетесь участвовать в розысках?
     - Да.
     - Считаете дело безнадежным?
     - Нет.
     - Я не хотел бы вас обидеть...
     - Ну, конечно.
     - Но мы их изловим.
     - Я в этом уверен.
     Кстати сказать, так оно и вышло: через три дня, в море, Мегрэ услышал по радио, что четверо опасных гангстеров, и среди них двое сицилийцев, задержаны полицией за убийство Анджелино и Парсона и что их адвокат пытается идти против очевидных фактов.
     В момент отплытия парохода на набережной появилось несколько человек; все они делали вид, что не знают друг друга, но все смотрели в сторону Мегрэ. То были: маленький Джон в синем костюме и темном пальто; Мак-Джилл, нервно докуривавший сигареты до самого фильтра; унылый человек, который пытался проникнуть на пароход и с которым стюарды обращались высокомерно и пренебрежительно, - Роналд Декстер.
     Был тут и рыжий мужчина с хитрой физиономией, который до последней минуты оставался на борту и которому полиция оказывала явные знаки уважения.
     То был капитан О'Брайен; перед последним стаканом виски в баре парохода он тоже спросил:
     - Стало быть, бросаете это дело?
     Выражение лица у него было самое невинное, и Мегрэ, тоже стараясь напустить на себя как можно более невинный вид, ответил:
     - Как вы заметили, капитан, бросаю.
     - В тот самый момент, когда...
     - ...в тот самый момент, когда можно было бы заставить заговорить людей, которые ничего интересного сказать не могут, а в долине Луары самое время высаживать на унавоженные грядки дынную рассаду. Я, видите ли, увлекся садоводством.
     - Вы довольны?
     - Нет.
     - Разочарованы?
     - Тоже нет.
     - Неудача?
     - Понятия не имею.
     Тогда еще все зависело от сицилийцев. Когда их арестуют, они могут заговорить, но могут и не заговорить, чтобы окончательно не засыпаться.
     И они рассудили, что благоразумнее, вернее выгоднее, молчать.
     Через десять дней г-жа Мегрэ спросила:
     - Так что же ты все-таки делал в Америке?
     - Ровно ничего.
     - Ты даже не купил себе трубку, а ведь я тебе писала, чтобы ты купил.
     Тут он, в свою очередь, сыграл роль Жозефа Домаля и трусливо ответил:
     - Знаешь, трубки там слишком дорогие.
Быстрый переход