– Что ж, раз ты умираешь во имя любви, тогда, – сказал наконец Уилл, и голос едва был слышим ему самому. – Умирай за любовь побыстрее. Есть вещи куда хуже, чтобы умереть.

Уилл отпустил руку Джема; Джем перевел вопрошающий взгляд от кольца к нему.

– Уилл…

– Я поеду к Уайтчепел, – сказал Уилл, – этой ночью. И привезу весь инь фэн, что есть, весь, что может тебе понадобится.

Джем покачал головой.

– Я не могу просить тебя делать что-либо, что идет вразрез с твоей совестью.

– Моя совесть… – прошептал Уилл, – Ты – моя совесть. И всегда ею был, Джеймс Карстаирс. Я сделаю это для тебя, но прежде возьму одно обещание.

– Какого рода обещание?

– Несколько лет назад ты попросил меня прекратить поиски лекарства для тебя, – сказал Уилл, – я хочу, чтобы ты освободил меня от этой просьбы. Освободи меня, чтобы хотя бы посмотреть. Освободи для поисков.

Джем посмотрел на него с некоторым удивлением.

– Что ж, когда я думаю, что прекрасно знаю тебя, ты снова меня удивляешь. Да, я освобожу тебя. Ищи. Делай, что должен. Я не могу сдерживать твои лучшие намерения – это будет только жестокостью – и если бы был на твоем месте, я сделал бы то же самое. Но ты знаешь это, не так ли?

– Знаю, – Уилл сделал шаг вперед. Он положил руки на плечи Джема, чувствуя их угловатость под своими ладонями, кости, как птичьи крылья.

– Это не пустые обещания, Джеймс. Поверь, нет никого, кто знал бы лучше, чем я, боль ложных надежд. Я буду искать. Если и есть что-то, что можно найти, я найду это. Но до тех пор, твоя жизнь принадлежит тебе и как ее прожить выбирай сам.

Невероятно, но Джем улыбнулся.

– Я знаю, – сказал он, – но очень любезно с твоей стороны напомнить это.

– Я ничто, если не сама любезность, – сказал Уилл. Его глаза изучали лицо Джема, знакомое, как свое собственное. – И проясним. Ты не оставишь меня. Не пока я жив.

Глаза Джема расширились, но он ничего не сказал. Нечего было говорить. Уилл опустил руки с плеч своего парабатая и повернулся к двери.

Сесилия стояла там же, где и днем раньше с ножом в правой руке. Она подняла его до уровня глаз и затем выпустила нож, позволяя ему лететь к цели. Он застрял в стене, в непосредственной близости от нарисованного круга.

Разговор с Тессой не успокоил ее нервы, а наоборот сделал хуже; она вдохнула, выбрасывая из головы огорчение из-за Тессы, которая заставила ее чувствовать себя едкой и тревожной. Как бы она не злилась на Уилла, она не могла понять, но чувствовала, что Тесса беспокоилась за него всем сердцем, и Сесилия хотела понять из-за чего. Как она могла защитить своего брата, когда не знала от чего его нужно защищать?

Извлеча нож, она подняла его до уровня плеч и вновь бросила. На сей раз он застрял еще дальше от круга, что заставило ее гневно вздохнуть.

– Uffern nef! – пробормотала она на валлийском языке. Ее мать была бы в ужасе, но ее здесь нет.

– Пять, – сказал протяжно голос из коридора.

Сесилия обернулась. В дверном проеме появилась тень, которая по мере приближения оказалась Габриелем Лайтвудом, со своими растрепанными каштановыми волосами и острыми зелеными, как стекло, глазами. Он был высоким как Уилл, возможно даже выше, и крупнее, чем его брат.

– Я не понимаю, что вы имеете ввиду, мистер Лайтвуд.

– Ваш бросок, – сказал он, элегантно вытягивая руку.

– Я оцениваю его в пять очков. Мастерство и технику, возможно, следует доработать, но у вас есть природный талант. Если что тебе и надо, так это практика.