– Это прекрасно, дорогой.

– Разве тебе не нравится? – улыбнулся Генри, – Теперь она качается намного быстрее.

Эти легкие, подергивающие движения напомнили Шарлотте чувство, словно бы она была выброшена в бурный поток посреди штормового моря.

– Гм, – сказала она, – Генри, я бы хотела кое-что с тобой обсудить. Кое-что важное.

– Более важное, чем то, что наш ребенок будет убаюкан и уложен спать каждую ночь?

– Конклав решил выпустить Джессамину, – сказала Шарлотта, – она возвращается в Институт. Через два дня.

Генри повернулся к ней с недоверчивым взглядом. Колыбель за ним стала раскачиваться еще быстрее, как повозка, мчащаяся на полном ходу.

– Она возвращается сюда?

– Генри, ей больше некуда идти.

Генри открыл было рот, чтобы ответить, но прежде, чем он это сделал, раздался ужасный треск и колыбель, сорвавшись с петель, полетела к самой дальней стене, где разлетелась на щепки.

Шарлотта коротко ахнула, вскинув руку, дабы прикрыть ею рот. Генри нахмурился.

– Возможно, с некоторыми изменениями в дизайне…

– Нет, Генри, – твердо сказала Шарлотта.

– Но…

– Ни при каких обстоятельствах, – голос Шарлотты звучал подобно кинжалу.

Генри вздохнул.

– Хорошо, дорогая.

Адские механизмы не знают жалости. Адские механизмы не знают раскаяния. Адские механизмы бесчисленны. Адские механизмы никогда не остановятся.

Слова, написанные на стене в кабинете Бенедикта, эхом звучали в голове Тессы, когда та сидела у кровати Джема, наблюдая за его сном. Она не была уверена, сколько точно времени; наверное, – предрассветные часы-, или, как без сомнения сказала бы Бриджит, – за полночь-. Джем не спал, когда она пришла – сразу после того, как ушел Уилл; не спал и сидел достаточно уверенно для того, чтобы принять чай и тосты, хотя и был значительно бледнее и слабее, чем ей хотелось бы видеть.

Софи пришла позже – убрала пищу и улыбнулась Тессе.

– Взбей его подушки, – шепотом предложила она. Тесса так и сделала, пусть Джем и смеялся над тем, как она суетится. Ей всегда нехватало практики пребывания с больными. Забота о пьяном брате была единственным опытом – игры в сиделку-, который она имела. Но не в случае с Джемом; не тогда, когда она сидит, держа его руку, пока тот слабо дышит с полузакрытыми глазами, а ресницы едва трепещут на его скулах.

– Не слишком по-геройски, – сказал Джем, не открывая глаз, хотя голос его звучал ровно.

Тесса обернулась и слегка наклонилась к нему. Она переплела свои пальцы с его раньше, и их сомкнутые руки легли на кровать рядом с ним. Пальцы Джема казались холодными в ее собственных, а пульс замедленным.

– Что ты имеешь ввиду?

– Сегодня, – сказал он, понизив голос, и закашлялся, – Коллапс и отхаркивание крови по всему дому Лайтвудов…

– Все только улучшило вид этого места, – сказала Тесса.

– Ты сейчас говоришь, как Уилл, – Джем сонно улыбнулся, – но так же, как и он, меняешь тему разговора.

– Конечно, меняю. Как будто от этого я меньше думаю о том, что ты болен. Ты знаешь, что это не так. И сегодня ты вел себя довольно героично. Уилл как-то говорил, – добавила она, – что все герои плохо заканчивают, и он не представляет, почему каждый все равно хочет стать одним из них.

– Ах, – Джем на секунду сжал, а затем отпустил ее за руку, – Что ж, Уилл смотрит на это с точки зрения героя, не так ли? Но, как и для каждого из нас, ответ прост.