– Вы верите ему?

Корби глотнул вина и поставил стакан.

– Я верю ему. Я думаю, как только он разбил ту бутылку и закричал на Билли Савага, он понял, что в этой драке он не будет победителем. Он догадался, что произойдет, и он просто стоял там и не сопротивлялся им, что ему еще оставалось делать? Если бы Хамстер сопротивлялся, когда они схватили его, кто-нибудь был бы ранен.

У него был усталый голос. Эмма заметила:

– Соверен сказала, что вы однажды дрались с ним.

Он усмехнулся:

– Это произошло, когда я делал наброски и крутился около ярмарки. После этого наши отношения вошли в здоровое русло.

– Захватывающе, – сказала Эмма.

– А что, разве нет? – спросил Корби. – Полчаса – и отношения с Хамстером налажены.

– Вы были бы хорошим адвокатом.

– Это у нас семейное. Я учился на адвоката. – Его голос звучал утомленно. – Во всяком случае, Соверен и Хамстер больше не появятся в «Собаке и фазане». Хотя Джон в конце концов согласился, что Хамстер молодой дурак и не представляет собой угрозы. В офисе Джона Билл и Хамстер помирились, и Билл простил его. Думаю, что Билл все еще осознает, что же произошло.

Звучало неплохо, но драма была в другом. Дело было в том, что Соверен сделала свое заявление в пабе.

Эмма спросила:

– Вы сказали Джону Поинтону, что Хамстер сидел в тюрьме?

– Нет.

– Соверен уже всех оповестила.

Он мрачнел по ходу ее рассказа.

– Мы пошли за вами. Это не ее инициатива. Я убедила ее пойти, я думала, что она способна остановить Хамстера, если это не удастся вам. А потом, услышав, что вызвали полицию, она сказала, что Хамстер сидел. – Встретив его взгляд, Эмма замолчала.

– Это повредит делу.

– Я думала… – Она колебалась, а он покачал головой:

– Нет, мой цветочек. Вы плохо поступили. Как вы объясните это Марку Хардичу?

Не думая, она сказала:

– Соверен – мой друг.

– Не тот друг, которого выбрал бы Хардич.

– Я сама выбираю себе друзей, – сказала она натянуто, и он рассмеялся:

– Пробудитесь, Эмма. Вы ничего не выбираете. Выбор делает Марк Хардич.

– Вы говорите ерунду. – Это так. Она высоко подняла голову. – И я отказываюсь обсуждать с вами Марка. Я знаю, что вы не скажете ничего хорошего о нем. Я не хочу говорить о нем с тем, кто ненавидит его… – Она закусила губу, а он договорил:

– С тем, кто не достоин завязывать ему шнурки? – Он все еще дразнил ее. – Я не достоин. Ни один живой мужчина не достоин, потому что ваш Марк Хардич не плоть и кровь. Вы создали мираж, Эмма. Ходячий, разговаривающий призрак любовника.

– Тогда этот мираж длится всю жизнь, потому что я люблю Марка всю мою жизнь! – в сердцах воскликнула она.

Корби прекратил смеяться. Он смотрел на нее своими изучающими, бесстрастными глазами, и она подумала с ужасом: «Я нахожусь на скамье подсудимых, умственное упражнение для него. Сейчас он докажет, что я глупо поступаю, что люблю Марка».

Она начала вставать, но он поймал ее руку, и она села снова. Села лицом к нему, скрывая свою тревогу, выжидая.

Он проговорил медленно:

– Всю жизнь? Как хорошо вы знали Марка Хардича, когда были ребенком?

– Я родилась здесь. Хардичи всегда жили здесь. – Вопрос и ответ. Обвинение и защита, как на суде.

– Хардичи жили в Хардичах с незапамятных времен, – сказал он.