— Послушай, да для него это будет только лучше, — наступал мистер Хирстон. — Ты мне сказал, что он ее почти закончил, не так ли? И что он будет делать затем? Ему будет плохо, если ему будет нечем заняться. И тогда он сможет восстанавливать свою деревню. Он будет это делать снова и снова, найдя в этом премного удовольствия. Помнишь, ты как-то сказал, что он забывается, когда работает. Это его счастье, когда в его руках инструменты. Замечательно, у него снова будет случай взять их в руки. Ты видишь?

Генри не видел. Но перед его глазами стояла разрушенная деревня, и это выглядело ужасно, разрушенные дома, разломанные фигурки людей.

И тогда он торжественно заявил:

- Деревни больше там не будет, — сказал он. — Мистер Левин получил первую премию на конкурсе, проведенном властями города, — волнение еще сильнее охватило его. — Деревня будет стоять на выставке в здании муниципалитета.

— И когда же это произойдет? — подозрительно спросил бакалейщик, как будто Генри просто оправдался.

— В субботу, — ответил он. — Соберется большая церемония. Будет присутствовать сам мэр.

Конечно, мистер Хирстон и не смог бы допустить момента славы этого старика.

— У нас есть время, — сказал бакалейщик. — Сегодня — среда. Ты можешь это проделать завтра вечером, или в пятницу — самое позднее.

— Нет, — крикнул Генри громче, чем он хотел. Слово толкнуло воздух, отозвавшись эхом в его ушах.

Глаза мистера Хирстона высветились на нем. На мгновение Генри испугался, что бакалейщик вот-вот сразит его наповал. Но вместо этого он вздохнул, и когда он заговорил, его голос был спокоен и почти нежен.

— Не надо принимать решение сейчас, Генри. Подумай об этом какое-то время. Подумай сегодня вечером. И подумай о том, смогу ли я доверять тебе, если ты не можешь сделать для меня такую лишь малость, и смогу ли я после всего доверять тебе здесь, в магазине, — и теперь наполняя слова сожалением. — Разве ты не видишь, что если я тебя уволю, то больше не будет жалования, которое так помогает дома, и памятника никакого не будет на могиле у твоего брата, — и добавив в голос нежности и мягкости. — И знаешь, что еще, Генри? Я должен буду рассказать о тебе другим торговцам — о том, что ты не благонадежен, и никто тебя больше не наймет, или даже не позволит войти к себе в магазин, — и уже почти шепча. — Директор школы, в которой ты учишься — мой друг. Я должен буду сообщить ему, что за тобой нужен глаз да глаз. Кто знает? Может, ты всех обманываешь в школе. Обманщикам доверять нельзя.

Генри слушал. Он был ошеломлен ужасными словами бакалейщика и еще ужасней его поручение или просьба (Генри не мог точно определить, что это было на самом деле), и то, как все это произносилось мягким и нежным голосом. Он не сомневался в том, что мистер Хирстон был способен выполнить все точно так, как говорит, и в том, что он сдержит свое слово.

Бакалейщик прочистил горло:

— Хорошо, — сказал он так, словно он только что заключил выгодную сделку с покупателем. — Пока все оставим как есть, Генри. Конечно, ничего такого не произойдет. И совершить все это было бы не слишком хорошо с моей стороны. Все, что я хочу от тебя, чтобы ты разгромил эту маленькую игрушечную деревню. Не уже ли я так много от тебя хочу, для того, чтобы для тебя же все потом сделать?

Прежде, чем Генри сумел хоть что-то сказать, а он в этом не был уверен, бакалейщик поднял руку, словно учитель, призывающий к тишине. — Нет, не говори ничего. Подумай об этом, Генри — о том, что я сказал. Подумай обо всем хорошем, а затем о плохом. Сейчас ты можешь сказать такое, о чем будешь сожалеть позже.