Врач легко согласился, что фашистов в их черной форме действительно можно принять за дьяволов, но Ривоццини не слушал его.

 - Столкнувшись с силами сверхъестественными, - продолжал адвокат, - и потому неодолимыми обычными средствами политической борьбы, какими я располагал, я мог только погибнуть. Мои противники и хулители все еще утверждают, будто мое поражение было предопределено косностью, с какой я руководил городом, не говоря уже о кражах, которые мне приписывались. Все это ложь. Я хорошо знаю, что это не так. Я убежден, что адские силы объединились ради Астаротте и подготовили мою погибель - не только политическую. - Он тяжело вздохнул. - Но вот факты, неоспоримые факты, которые никто...

 - Простите, адвокат, - прервал его Аликино, - а почему вы ничего не говорите об этом Астаротте? Он тоже родом из Баретты?

 Ривоццини в восторге устремил указательный палец в сторону Аликино:

 - Молодец! Очень верный вопрос. Я много думал об этом. Знаете, ведь буквально с самого рождения Астаротте проявлялась его демоническая природа.

 - Каким образом? - поинтересовался врач.

 - Его отец, Джерофанте Маскаро, в молодости работал в пекарне у Нумисанти, в кондитерской, которой теперь уже давно нет, но тогда, в конце века, она была весьма знаменита. Он во всем помогал также по дому на вилле этих синьоров. К тому времени в семье Нумисанти остались одни женщины, и Джерофанте стал, как у нас говорят, домашним мужчиной.

 - Одним петухом на весь курятник, - усмехнулся врач.

 Риваццони развел руками и опустил голову.

 - Не скажите. Да будет вам известно, что Астаротте Джерофанте произвел на свет сына, замесив свое семя с тестом. Астаротте - это вам говорю я родился в корзине среди булок. Но вижу, даже вы мне не верите. Никто не хочет знать правду.

 "Мой отец, значит, был сыном только отца", - подумал Аликино. Он робко улыбнулся:

 - Выходит, это неправда, что матерью Астаротте была Мириам Нумисанти?

 - Кто? Старуха? Вы с ума сошли! - Несчастный опять принялся ходить взад и вперед, пытаясь ослабить таким образом приступ двигательной тревоги, которая не давала ему покоя. - Мириам Нумисанти была уже старухой, когда родился Астаротте. Конечно, она вырастила этого черта как сына, но она не была его матерью. Знаете, что сделала эта сумасшедшая в восемьдесят лет? Она исчезла. Никто больше не видел ее. Похоже, она убежала с каким-то приезжим, и говорят даже, что родила дочь. В восемьдесят лет! Но я не верю... Да-да, это было в тысяча девятьсот пятом году. Именно в этом году и произошла история с Джерофанте.

 - Какая история?

 - Как? Ведь об этом даже в газетах писали, - удивился адвокат, делая широкий нетерпеливый жест. - Как раз в ночь под Рождество Джерофанте был найден в пекарне запеченным в печи вместе с пирожными и тортами. Кто-то же засунул его туда, хотя полиция и уверяла, будто это было самоубийство. Абсурд! Это говорит только о том, как глупа была полиция и в то время.

 - Сколько лет было Джерофанте?

 - Когда умер? Лет шестьдесят. Он прекрасно жил, даже стал управляющим этой пекарней.

 - А Астаротте?

 - Двадцать лет. Ему было двадцать лет, этому дьяволу. Обо мне могут говорить все, что угодно, но никто не переубедит меня, что это не он сунул отца в печь.

 Аликино хотел спросить что-то еще, но врач жестом попросил его помолчать. Он заметил, что беспокойство и связанное с ним затрудненное дыхание становятся невыносимыми для пациента.

 - Не волнуйтесь, синьор адвокат. Если не ошибаюсь, вы ведь тоже, как и Астаротте, родились в тысяча восемьсот восемьдесят пятом году.

 Слова врача благотворно подействовали на больного.