– Ну, здравствуй, Саша, – сказал человек. Отброшенная сигарета ударилась о стену и брызнула красными искрами. Зверев остановился.

– Что, Саша, не ожидал? – спросил полковник Тихорецкий.

– Здравствуй, Пал Сергеич, – ответил Зверев спокойно. На самом деле в нем мгновенно вспыхнуло чувство тревоги. – Признаться, не ожидал.

– Да я и сам не ожидал, что доведется ТАК встретиться.

Зверев подошел. Вблизи лицо Тихорецкого показалось ему сильно постаревшим. Полковник протянул руку. С небольшой – меньше секунды – задержкой бывший опер протянул свою… Рукопожатие. Неискреннее рукопожатие… оно продолжалось чуть дольше, чем продолжается дежурная формальность. Два мужика, два опера, два соперника жали друг другу руки и пристально смотрели в глаза. Искрился чистый снег в освещенном углу прогулочного дворика.

– Как же так, Саша? – сказал полковник. – Я ведь на тебя сильно надеялся…

– Я тоже сильно на себя надеялся.

– Закуришь? – из кармана щегольской дубленки показалась пачка БТ. Дома полковник курил «Мальборо». На людях скромничал.

– Спасибо, – ответил подследственный и достал «Родопи». Первый замначальника ГУВД щелкнул зажигалкой, дал прикурить. В этом жесте было нечто неестественное, показушное. Зверев усмехнулся, прикурил. Тихорецкий сделал вид, что не заметил этой усмешки.

– Жаль, Саша, жаль…

Зверев промолчал. Он уже начал ощущать, как мороз запускает пальцы под одежду.

– А деньги, Саша, придется вернуть.

– Какие деньги, Пал Сергеич?

– Брось, Саша, не дури… Деньги нужно вернуть.

Тихорецкий говорил уверенно, твердо, вокруг глаз собрались морщинки. Зверев молчал. Пауза затягивалась, на набережной шумели машины.

– Ты, видимо, не до конца понял, в чей карман ты залез, – сказал полковник. Зубы в тени блеснули узкой белой полоской.

– В чей же? – равнодушно сказал Зверев. Тихорецкий демонстративно поморщился.

– Как только деньги вернутся, ты выйдешь отсюда. Я гарантирую… ты меня знаешь, я слово держу.

– Ничем не могу помочь, Пал Сергеич. Рад бы… да не могу.

Скрипнул снег под ногами полковника МВД. Полковник пришел в следственный изолятор вернуть добытые преступным путем сто пятьдесят тысяч баксов.

– Саша, не дури, – сказал Тихорецкий внешне спокойно, даже дружелюбно, но Зверев все же уловил в голосе скрытую угрозу.

– У меня нет денег, – ответил Зверев и улыбнулся.

– Выбирай: либо свобода, либо…

– Что? Что – либо?

– Дурак, ты же не представляешь моих возможностей. Сядешь так, что твои деньги тебе уже не понадобятся. Сгниешь в зоне.

– Что же ты пугаешь, полковник? Тихорецкий плюнул на снег и сказал:

– Да не пугаю я тебя, Саня. Ты же толковый мужик… ну, упорол косяка. Бывает. Но теперь то сделай выводы! Никакие бабки не стоят свободы… Верни, и все вопросы я закрою.

Зверев аккуратно затоптал сигарету и посмотрел Тихорецкому в глаза.

– Ты, Пал Сергевч, Салтыкова Щедрина, как культурный человек, разумеется, читал?

– При чем здесь Салтыков Щедрин? – изумленно спросил Тихорецкий.

– Да так… Фраза одна вспомнилась: Баланец подвели, фитанец выдали, в лоро и ностро записали, а денежки то тю тю… Плакали с!

– Щенок! – сказал Тихорецкий и сощурил глаза. – Сгниешь в тюрьме.

Он резко повернулся и пошел по искрящемуся снегу к выходу. На Арсенальной набережной пронзительно закричал автомобильный клаксон.