— Веня! — снова позвал Мамед. — Встречай гостей! Хорош дрыхнуть — проспишь всё на свете!

И опять никто не среагировал на его слова.

Пожав плечами, Мамед распахнул дверь, ведущую с сеней в жилое помещение.

Обстановка внутри была неказистой: грубая, самопальная мебель, некрашеный пол, пожелтевшие газеты вместо обоев. Пахло сыростью и почему-то сгоревшим порохом. Последнее не понравилось мне больше всего.

Я сразу достал револьвер.

— Ты чего? — нахмурился Мамед.

— На всякий случай.

— А…

В закутке, служившем кухней, на колченогом табурете возле стола сидел, уронив голову на столешницу, мужчина. При нашем появлении он даже не шелохнулся, что во общем-то было понятно: из его виска вытекла успевшая загустеть каша из крови из мозгов, а в правой руке был зажат револьвер. Мужчина был мертвее мёртвого, правда, закоченеть ещё не успел.

— Веня! Как же так — а?! — горестно произнёс Мамед.

— Это точно Дохин? — спросил я. — Ты не ошибся?

— Он, конечно! Что я — друга даже со спины не узнаю, — обиделся спутник.

— И всё-таки — убедись. Проверь.

Мы подошли ближе.

Мамед сокрушённо вздохнул:

— Да он это. Эх, Веня-Веня, что ж ты натворил, дурак! Ну зачем ты так…

На Дохине была серая рубашка с закатанными рукавами и тёмные брюки с щеголеватыми подтяжками. На грязном столе были пустая бутылка водки, стопарик и исписанный карандашом лист бумаги, пропитавшийся кровью.

— Думаешь, самоубийство? — осторожно спросил я.

— Не думаю, вижу… Теперь понятно, почему тебя не встретили. Веня на себя руки наложил.

— С выводами не спеши, — попросил я.

— А какие тут могут быть выводы? Ясно как белым днём, — удивился спутник. — Веня в себя выстрелил.

— И всё равно, нужно всё тщательно проверить и дождаться экспертизы.

— Я тебе без любой экспертизы скажу — самоубийство это. Да вот же, это наверное предсмертная записка, там всё сказано, — Мамед потянулся к листку, лежавшему на столе, но я его остановил.

— Не спеши! Пусть эксперт проверит на предмет отпечатков.

Мамед покачал головой, но спорить не стал.

— Ох, Венька, натворил же ты делов! Записку разобрать можешь?

— Могу.

Склонившись над бумагой, я прочитал вслух текст, написанный крупными печатными буквами:

«Простите меня, товарищи! Я очень виноват перед вами за то, что бросил в такое тяжёлое время, но я не мог поступить иначе! Я сильно устал и разочаровался в жизни! Моя позорная болезнь не излечима, мне стыдно находиться в ваших рядах. Таким я был бы для вас только обузой! Не поминайте лихом и не корите себя за то, что не уберегли! Я сам принял это решение. Ваш Вениамин Дохин»

— Он пишет о какой-то болезни… Что у него было? — посмотрел я на Мамеда.

Тот вздохнул.

— Теперь уже можно… У Вени был люэс, сифилис… Подцепил ещё когда в окопах сидел в германскую. Очень сильно переживал, нарочно не стал жениться. Говорил, что никому не нужен со своей «французской болячкой».

Я понимающе кивнул. До изобретения пенициллина, венерические болезни были настоящим бичом всего человечества и лечили их порой варварскими методами с сомнительным результатом.

— Видимо, ему стало хуже, раз решился на такое, — с грустью добавил Мамед. — Пошли искать телефон — вызывать наших.

— Пошли.

Квест оказался короче, чем я думал. Счастливым владельцем телефонного аппарата был один из городских чиновников, проживавший на той же улице. Сам он находился на работе, но его жена беспрекословно впустила нас и разрешила позвонить в угро.