Он поводил фонарём по сторонам: трава, опять трава, тропинка из раскисшей грязи, вон отпечатки его кроссовок, уже оплывшие от воды, похожие на цепочку продолговатых ямок. Вздохнул и пошёл по траве, стараясь не наступать на полосу земли.

Станислав лежал лицом вниз. Совсем недалеко, чуть-чуть не успел дойти. Сумка, от которой шёл заметный запах горелого и кислого, валялась рядом. Валенок криво перекрестился зачем-то, хотя никогда верующим не был, подошёл к телу, остановился. Футболка на приятеле словно побывала в костре, под обгоревшими прорехами тряпки светилась кожа. Воротника вообще не было, будто хозяина последний момент рванул майку на груди: стреляйте, мол, сволочи!

Вот они и выстрелили.

Валенок неумело встал на колени, примостил у ноги фонарик, кое-как освещающий тело одноклассника, потянул на себя массивную тушу Стаса, стараясь перевернуть на спину.

- Э-э-э... - промычал тот. Валенок от неожиданности отпустил его плечо, отчего потерпевший, чуть уже приподнятый, снова рухнул в грязь.

Живой?! Фантастика...

- Стась, давай как-нибудь до дома, а? - жалобно сказал Валенок. - Хоть как-то? Сюда ж "скорая" не проедет, развезло всё.

Молчит. Раз только отозвался - и молчит. Вот же, блин. Как быть-то?

- Синий, - очень тихо, каким-то загробным голосом сказал Станислав, не делая ни малейшей попытки подняться. Вообще не двигался, только пробубнил:

- Весь мир синий. Весь мир вокруг синий...

Слова звучали невнятно, но Валенок расслышал и обрадовался, снова схватил за плечо, за руку, и рывком перевернул его на спину.

Передней части футболки вообще не было, одни обгоревшие обрывки ткани. Во всю грудь Стаса наподобие татуировки отпечатался причудливый извилистый след от удара молнии: сине-красный, с чёрными подпалинами, огромный и страшный, как врезавшийся на огромной скорости осьминог, ставший частью кожи. Щупальца ожога уходили подмышки, по животу вниз, под ремень с покосившейся бляхой.

- Ты меня слышишь? - спросил Валенок. - Встать можешь?

У него внезапно разболелась голова, словно вечер закончился как задумано, а сейчас наступило грубое похмельное утро, когда любой звук - горе, любой свет - издевательство. В виске билась, разгораясь, болезненная искра.

- Синий, - снова сказал Станислав. Похоже, он ничего не слышал. Лицо его, перепачканное грязью, мертвенно-белое, было перекошено застывшей гримасой; между на половину прикрытых век виднелись только белки глаз, будто кто засунул ему туда варёные яйца. Ни намёка на осмысленность.

- Вставай! - попросил Валенок. Ему сейчас стало даже жутче, чем сидеть в домике и думать об однокласснике как покойнике, на деле всё оказалось ещё страшнее. - Давай на дачу пойдём, отлежишься.

Стас открыл глаза. Они были налиты кровью, словно парень перекупался, а теперь вот выбрался на берег и пытается сообразить: где он, кто, почему так холодно.

Бычьи глаза, бешеные.

Упёрся мутным взглядом в Валенка, с трудом поднял руку, растопырив пальцы, снова уронил её на землю. Странно, но головная боль у приятеля от этого отступила, прекратилась почти мгновенно. Станислав с трудом разжал запёкшиеся губы, шумно сглотнул:

- Самогон...

- Чего, выпить хочешь? Вот эт-та номер... Лежи, лежи, я сейчас посмотрю!

Валенок вскочил на ноги, метнулся к сумке. Нет уж, спиртного этим вечером не видать: всё содержимое сплавилось в один комок, из которого торчали странно округлые края стекла, куски почерневшей фольги и острый срез жести от консервной банки. Воняло рыбой и протухшими яйцами.

 - Слышь, чего: нечего нам пить! Расплавилось всё на хрен.

- Жалко. Печёт всё внутри, в груди, в голове... Надо залить. Надо.

Стас захрипел, но не потерял сознание, как боялся его приятель, а вовсе наоборот - рывком сел, помогая себе непослушными руками.

- Я видел её, Валенок.

- Да кого? - расстроенно бросив сумку, буркнул тот.