|
— Да, я верю, не твердо, нет, но я верю, да, день придет, когда все будет в порядке наконец. — Это будет восхитительно, — сказал Камье. — Будем надеяться, — сказал Мерсье. Долгим взглядом посмотрели они друг на друга. Камье сказал себе: «Даже его я не могу выносить». Такая же мысль волновала и его визави. Два пункта представлялись все же установленными в результате их совещания: 1. Мерсье отправляется один, на колесах, в плаще. Где бы он ни остановился на ночлег, в первом же подходящем месте, он все подготовит к прибытию Камье. У Камье остается зонт. Сак не упоминается. 2. Вышло так, что Мерсье до сих пор проявлял себя живым и энергичным, Камье — мертвым грузом. Следовало ожидать, что в любой момент положение может перемениться. Так на менее слабого пусть обопрется слабейший, чтобы путь продолжать. Вместе они, возможно, сумеют быть доблестны. Во что верится, конечно, с трудом. Или же великая слабость может овладеть ими одновременно. Да не поддадутся они в таком случае отчаянию, но будут с верою ждать, покуда минет тяжелое время. Несмотря на туманность этих выражений, они друг друга поняли, более или менее. — Не зная, что и думать, — сказал Камье, — гляжу я вдаль. — Вроде бы рассеивается, — сказал Мерсье. — Солнце появилось наконец, — сказал Камье, — чтобы мы могли полюбоваться, как оно опускается за горизонт. — Этот долгий миг яркости, — сказал Камье, — с его тысячью оттенков, всегда трогает мое сердце. — Закончен изнурительный дневной труд, — сказал Камье, — что-то вроде чернил поднимается на востоке и заливает небо. Объявляя конец рабочего времени, прозвонил колокол. — Мне видятся неясные, расплывчатые фигуры, — сказал Камье, — они появляются и проходят с приглушенными возгласами. — У меня тоже есть чувство, — сказал Мерсье, — что с самого утра мы не оставались без наблюдения. — А сейчас мы, случаем, не одни? — сказал Камье. — Я никого не вижу, — сказал Мерсье. — Тогда пошли вместе, — сказал Камье. — Они вышли из укрытия. — Сак, — сказал Мерсье. — Зонт, — сказал Камье. — Плащ, — сказал Мерсье. — У меня, — сказал Камье. — Больше ничего? — сказал Мерсье. — Я больше ничего не вижу, — сказал Камье. — Я все возьму, — сказал Мерсье, — а ты позаботься о велосипеде. Это был женский велосипед, и, к сожалению, без свободного хода. Чтобы затормозить, крутили педали в обратную сторону. Смотритель, связка ключей в руке, следил, как они удаляются. Мерсье держался за руль, Камье за седло. Педали поднимались и опускались. Он послал проклятия им вслед. II В витринах огни зажигались, гасли согласно тому, что было задумано. По скользким улицам толпа словно бы стремилась к некой очевидной цели. Странная благость, гневная и горестная, распространялась в воздухе. Закроешь глаза, и не слышно голосов, лишь мерное тяжелое дыхание множества шагов. В этой безмолвной толчее они пробирались, как могли, по краю тротуара, Мерсье впереди, рука на руле, Камье позади, рука на седле, и велосипед все скатывался в водосточный желоб сбоку от них. — Ты мне больше мешаешь, чем помогаешь, — сказал Мерсье. — Я и не пытаюсь тебе помогать, — сказал Камье. — Я пытаюсь помочь самому себе. — Тогда все нормально, — сказал Мерсье. — Мне холодно, — сказал Камье. |
