- Обещаю.

- Поклянись.

- Клянусь.

- Кровью.

И она протянула темный кривой нож вида преотвратительного, а мейстер Виннерхорф, не раздумывая, полоснул клинком по ладони. И кровь вошла в металл, но это почему-то не удивило.

- Клянусь исполнить твою просьбу, даже если это будет стоить мне жизни...

Мир задрожал, потревоженный мушиными крыльями. И пространство изогнулось, готовое рассыпаться на куски. Я чувствовала близость тьмы, как и эта заблудшая душа, которая, впрочем, не испытывала страха...

- О чем она попросила?

И мне ответили:

- Убить тебя.

Значит, все-таки мейстер... как? Яд? Отсроченное проклятье? Но это умно... убить и уехать, позволяя мне тихо умереть от треклятой почечной колики. И дядюшка из кожи вон вывернется, призывая своего приятеля из жандармерии помочь, ведь, признай смерть нечистой, дело с передачей наследства затянется...

Я разжала руку, позволяя душе отступить.

Так ли важно, как он это сделал? Меня гораздо больше занимал вопрос: зачем.

Я сидела на качелях.

В запущенном саду этого дома нашлись и качели. Они, обглоданные ветрами и вылизанные дождем до черноты, покачивались на проржавевших цепях и преотвратно скрипели, вызывая в душе горячее желание кого-нибудь проклясть.

Я сидела.

Я держалась за цепи.

И пыталась замерзнуть. Дождь шел. Шел и шел... и шел... и был бесконечен, как моя тоска. На меня смотрела бездна, я смотрелась в нее, и это было напрочь лишено хоть какого-то смысла. Кажется, рядышком, в кустах разросшегося шиповника, тихо замерзал Монк. Я чувствовала близость света.

...зачем ей меня убивать?

Или...

...качели ныли. Душа болела.

А желание проклясть кого-нибудь крепло, прямо руки зудеть начали.

- Все еще страдаешь? - Диттер появился из темноты и уселся рядом, накинул на плечи мои куртку. - Вымокла вся. Так и заболеть недолго.

Куртка его была теплой, и это тоже злило.

- Я мертвая.

- Я тоже... почти. Дело близится к концу и...

Он замолчал.

Дело...

Да.

Я и забыла. Близится оно... к концу... а с ним и отсрочка, богиней данная.

- Тебе страшно умирать? - спросила я, позволяя обнять себя. Он хотя бы теплый, раз уж холода я не ощущаю в принципе, то тепло - совсем иное дело.

- Страшно.

- А я не помню, успела ли испугаться...

- Нет, - он убрал мокрые волосы с моего лица и, встав, легко подхватил меня на руки. - Этот ублюдок оставил подробное признание. Он отравил тебя одним... довольно сложным ядом... который туманит разум, вызывает галлюцинации, и вместе с тем не причиняет боли.

Откуда этот яд взялся?

Хотя... глупый вопрос. Из алхимической лаборатории нашего особняка. Полагаю, очередное почти гениальное творение моей дорогой бабушки. И все равно не понятно, зачем...

- Куда ты меня несешь?

- Домой.

- А...

- Вильгельм задержаниями занят. Пришло время зачистки. Он привлек кое-кого из местных...

Под ногами хлюпало. А я подумала, что меня никогда в жизни не носили на руках, разве что няньки... или вот гувернантка одна, чье имя я забыла, да и лица тоже не помню, только лишь, что была она мягкой и пахла пряниками. Их она прятала в складках платья и давала перед сном.

Надо будет найти записи.

В домовых книгах должно остаться имя... и ее отыскать... пригласить в дом... у меня там дети, в конце концов, а я понятия не имею, как их воспитывать. Так пусть же займется кто-то толковый и...

...меня усадили в машину. И накрыли влажноватым пледом, что было напрочь лишено смысла, поскольку простуда мне совершенно точно не грозила. А Диттер... сдается мне, все закончится сегодня или завтра, и значит, заболеть он просто-напросто не успеет.

- А Монк?

- У него свои дела, - Диттер поправил одеяло.