Дмитрий Олегович вздохнул и уселся на берегу воображаемого моря. Сперва волны вынесли разбитое корыто с инвентарным номером "48", потом - ковбойскую шляпу, простреленную в трех местах. Обе ассоциации были довольно мрачными, как и нынешнее положение самого Курочкина. Стоило ему так додумать, как морская пучина весело расступилась, и четырнадцать негритят, выйдя из моря на манер пушкинских богатырей, веселым танцующим шагом двинулись куда-то вдаль и скрылись среди барханов. Замыкающая четверка неуловимо напоминала здешних охранных гоблинов, просто уменьшенных в размерах. Черные мини-гоблины весело протащили с собой букетики икебаны. Курочкин честно пронаблюдал за танцем маленьких негритят, но этот поток привольных ассоциаций ему не принес никаких свежих идей. Кроме вдруг явившейся странной мысли о том, что для вегетарианца флора даже в виде букетиков может напоминать не только о возвышенном, но и о сугубо съедобном. С таким же успехом Курочкин мог бы выставить для углубленного созерцания первое, второе и третье блюда из ресторана либо, в конце концов, красиво выложить в ряд разнообразные бутерброды от "Макдоналдса". Чем не икебана? Тотчас же стайка воображаемых бутербродов в аппетитных фирменных обертках с большой буквой "М" выпорхнула из моря и исчезла за окном. Повинуясь этой мысленной подсказке, Дмитрий Олегович встал со своей табуретки, подошел к окну, выглянул и поспешно вернулся на место. Как и докладывал наодеколоненный господин, рядом с окном во двор по стене дома действительно пролегала свежевыкрашенная пожарная лестница. Но никакого прока от этой лестницы Курочкину все равно не было. Бежать раньше времени он так и так не имел права. К тому же Дмитрий Олегович с юных лет боялся высоты, и однажды, забравшись на дерево с целью спасти дурака-котенка, он потом сам вынужден был звать на помощь...

- Мяу... - раздалось откуда-то сзади. Сперва Дмитрий Олегович решил, что это мяучит воображаемый котенок из его детства. Однако затем Курочкин окончательно пришел в себя и обернулся на зов.

Кот был настоящий. Тот самый рыжий разбойник, из-за которого весь кухонный пол до сих пор был покрыт скрипучими шариками американского корма.

- Мяу... - повторил рыжий разбойник, и Дмитрий Олегович понял, что животное обращается вовсе не к нему, а к соловьиной клетке, накрытой куском плотной ткани. Надо полагать, кот, как и раньше, жаждал общения с соловьиной парой, согласной петь исключительно при посредстве фонограммы.

Курочкин посмотрел на циферблат ходиков: до окончания плановой медитации под чахлую вегетарианскую икебану оставалось еще три минуты. Потом в распорядке значится пятиминутный "Туалет" - не то посещение уборной, не то смена гардероба.

- Брысь! - отмахнулся от разбойника Дмитрий Олегович, отвернулся и попробовал вновь вернуть себе мысленное море. Он уже почти представил себе песчаный берег, небо и барашки волн, как вдруг мерный шум воображаемого прибоя был заглушен настоящими громкими звуками.

Блямс! Зззз! Блямс!..

От неожиданности Курочкин едва не подпрыгнул на месте, крутанувшись одновременно со стулом. Виновником шума был проклятый кот: он уже катал по полу металлическую клетку с птицами, стараясь сорвать тряпку. Вместе с клеткой по полу елозил зацепившийся проводом магнитофон. Больше всего шума производило железо клетки, поскольку кот, отмяукав свое, действовал теперь четко и молча. В свою очередь, соловьиная пара, кажется, дала себе зарок не подавать голоса даже в форсмажорных обстоятельствах и сидела тихо. Вернее, перекатывалась тихо.

Забыв про море, икебану и план спасения, Курочкин бросился на выручку пернатым. Он, конечно, знал, что курица - не птица, однако изза своей фамилии почему-то ощущал иногда отдаленное родство со всеми летающими тварями, за исключением комаров и самолетов. Возможно, киллер Сорок Восьмой и любил наблюдать за кошачье-соловьиными потасовками, однако Дмитрий Олегович гораздо больше любил справедливость.