Ей было интересно, о чем думает Люк. Что он видит в этих звездах?

Эми рассказывала, что до них дом принадлежал доктору и его жене. У четы было по меньшей мере двое детей, и после смерти мужа вдова жила там с одним из них. Наверное, детям этот настил и поставили. Нынче-то они такие же взрослые, как Клэр, если не старше.

Как только она подумала об Эми, в голове снова зазвучали ее крики… но Клэр тут же вытолкнула эти фантомные звуки за пределы разума, оттеснила прочь.

Если все будет складываться нормально, они смогут переночевать тут. Утром слезут вниз и выйдут на дорогу – если горизонт будет чист.

«Все так и будет, – попробовала заверить себя Клэр. – Все будет хорошо».

Единственная проблема, все еще донимавшая ее и не дававшая рукам окончательно избавиться от противной дрожи, заключалась в том, что она чувствовала себя полностью изолированной от остального мира. Все они были отрезаны от него.

Почти как… в ловушке.

И вниз был только один путь.

В памяти всплыл один эпизод, наполнивший ее леденящим страхом.

Когда Клэр была девочкой, ее дядя имел на окраине Нью-Йорка молочную ферму. Дядя был крепким, крупным мужчиной, ростом больше шести футов. С детьми он бывал довольно крут и к тому же обладал довольно своеобразным чувством юмора. Если ты девочка, то он, бывало, возьмет тебя на руки и начинает тискать и тереться своей двухдневной щетиной о твою нежную щеку, пока у тебя на глазах не появляются слезы; а если мальчик, то так сожмет тебе руку, что аж кости захрустят – естественно, с тем же финалом.

Клэр тогда было девять или десять лет, а ее брату Адаму – около двенадцати. Как-то вечером дядя пригласил всех поохотиться на енота. Ее отец воспитывался в Бостоне, был типичным горожанином и никогда не бывал на такой охоте, так что мигом воодушевился. Девочек не взяли, но Адаму разрешили пойти со взрослыми.

Позже он рассказывал, что все это звучало так волнующе – бежать по темному лесу за лающими в отдалении собаками. Впечатлений ему перепало порядочно. Как только псы загнали енота, дядя вручил ему винтовку двадцать второго калибра и велел стрелять.

Ее брат был неплохим стрелком. У него самого была точно такая же винтовка, и он регулярно тренировался в местном тире. Адам глянул туда, где съежился енот, и увидел его не далее чем в пятнадцати футах от себя – насмерть перепуганный и вконец вымотанный зверек сидел в корнях дерева у самого основания ствола, похожий на большой меховой шар. В такую мишень попал бы и куда более слабый, чем Адам, стрелок, тем более что енота со всех сторон окружили обезумевшие от ярости псы – подпрыгивающие от возбуждения и щелкающие зубами. Им не терпелось достать дичь, вытащить на открытое место.

Брат посмотрел на енота еще раз – и стрелять наотрез отказался.

Дядя тогда рассмеялся, посмотрел на него и спросил, в чем дело.

– Боишься промахнуться, что ли? – уточнил он тогда.

Брат покачал головой и сказал – нет, тут не промажешь, с такого расстояния никто бы не промазал. Дядя тогда даже удивился и спросил, что неужели бы он и в самую голову еноту угодил, прямо промеж глаз?

– Да, – сказал Адам, – и это можно устроить. Но я не хочу. Он же… беззащитен.

Позже он сказал, что это была не охота, а самая настоящая казнь. Он тогда еще посмотрел на своего отца, словно ища у него поддержки. Но отец относился ко всему как к одной из сторон сельской жизни – к чему-то, через что городской человек просто обязан пройти, – и предпочел не вмешиваться, не занимать чью-либо сторону.

И дядя это заметил. Он тогда улыбнулся и сказал Адаму:

– Знаешь, парень… не тяни резину и пристрели-ка добычу.