Она сдавила тощими руками-палками его бока, обхватила ногами таз – будто в непристойной пародии на плотскую страсть. Дэн попытался стряхнуть с себя эту наездницу, и тогда в ноги ему бросились вооруженные ножами дети. Они перерезали ему сухожилия в мгновение ока, со сноровкой волков, загоняющих лань. В эту всеобщую свалку ледоколом вломился тип в красном, впечатал мощный кулак Дэну под дых – удар вышел такой силы, что парня тут же вывернуло на собственных палачей. Никого из них это не смутило – возможно, даже подзадорило. Висевшая на закорках Дэна женщина упорно мочалила его зубами, отчего вскоре из его шеи забил плотный, яркий от насыщения кислородом фонтан артериальной крови.
Мардж вырвала оружие из руки Ника и выстрелила. Первая пуля цель не нашла – Краснорубашечник успел увернуться. Дэн рванулся к ней, и на какой-то миг их взгляды встретились. Мардж явственно прочла в нем невысказанную мольбу. Револьвер рявкнул еще раз – и пуля, навылет пробив грудную клетку Дэна, застряла в животе у висевшей на нем женщины. Оба они бесформенной грудой опрокинулись на землю возле машины.
Мардж застыла столбом, выставив перед собой револьвер и часто моргая.
«Я убила его, – подумала она. – Кошмар!»
Выражение его лица все еще стояло у нее перед глазами.
На какое-то мгновение воцарилась тишина, столь же дикая и чудовищная, как и вся эта недавняя схватка. А потом где-то совсем рядом с ней закряхтел, пытаясь встать на ноги, великан.
Мардж захлопнула входную дверь и, шмыгая носом, вогнала засов в паз.
Горячий револьвер оттягивал руку, а глаза застилали слезы.
* * *
Нападавшие медленно отступили, ошеломленные насилием, примененным к ним.
Охотники по натуре, даже они не привыкли иметь дело с вооруженным отпором. Где-то в мрачной глубине недоразвитого разума громилы шевельнулось сожаление о том, что он лишь зря потерял время, когда ходил к стоявшим позади дома женщинам. И вот лучшая из них мертва, и троих детей больше нет. А что взамен? Застреленный мужчина и женщина на вертеле – вот и все, что могло хоть как-то раззадорить дух его людей.
Он подумал об этом духе – злобном, порочном, могущественном, – и по его телу прополз озноб. Раненые женщины и дети стенали, и он жестом приказал им всем собраться поближе к костру.
Тело на вертеле успело основательно пригореть с одного бока, и это тоже никуда не годилось. В свежем, хорошо приготовленном мясе стая черпала силы. Он махнул рукой на конструкцию; его соплеменники мигом поняли намек. Взвесив в руке топор, он отсек одну из ног убитой женщины и, держа ее перед собой, шипящую и подтекающую растопленным жиром, пошел в сторону дома. Тем временем его тощий товарищ, утерев с лица слезы ярости, подхватил тесак и стал остервенело пилить шею трупа. Когда голова отделилась, он расколол череп подобранным в чаще валуном. Зачерпнув пригоршню мозгов в одну руку, а в другой держа острый костный осколок, он направился вслед за братом.
Один за другим остальные последовали его примеру, резво сдирая мясо с поясницы и груди и возвращаясь к передней части дома. Там они остановились и ждали, пока к ним присоединится главарь в красном, высоко держа плоть – чтобы те, кто находился внутри, могли видеть, что они сделали, и бояться их.
Мужчина в красной рубашке с пустыми руками прошел от костра к телу, лежащему возле машины, и отделил его от трупа женщины. Он подтащил мужчину к машине так, чтобы все могли видеть действо в свете фар, и уложил на спину. Пулевое ранение оказалось крупным, глубоким. Сунув в него лезвие, Краснорубашечник вскрыл грудину и брюшную полость, вырвал печень, поднес ее к губам. Обратив перемазанное кровью лицо к своим людям, он пригласил их разделить с ним трапезу.
Когда от печени мало что осталось, он вытащил скользкий ворох кишок и одной рукой выжал их содержимое наземь, а другой – ввел себе в рот мокрую серую трубку и стал жевать. |