32

В палату я плелся, будто из перевязочной после того, как хирург поковырялся в ране. Следом, подстраховывая, так же плелся Сидорчук.

Вообще то по всем законам конспирации мы должны были идти рядышком, мирно беседуя или пересмеиваясь. Но Иван отлично понимает, что сейчас его подшефному не до бесед и смешков. Вот и следует на расстоянии пяти метров, разбрасывая, будто конфетти, комплименты встречным медсестрам и санитаркам.

В палате все, как обычно. Гена изучает потолок, не обращая ни малейшего внимания на сопалатников.

Алексей Федорович беспрерывно курит. Волнуется. Еще бы не волноваться – операция это тебе не укол, что то там удалят, после сошьют, в спешке там оставят пинцет с ланцетом.

Петро притворяется спящим… Может быть, и не притворяется, а на самом деле видит сладкие сны. Особо тревожиться ему не приходится – шестерка, приближенная к вору в законе, не больше. Это Трифонов в терапевтическом отделении, небось, не спит, трясется от страха

Обстановка накалена до предела. Словно кто то уже поджег бикфордов шнур, и огонек медленно ползёт по нему к взрывпакетам. Первый и главный – под моей койкой. Ибо генерал в отставке, по мнению Костыля, – основная опасность, которую необходимо побыстрей удалить, пока не расползлись, взрывая все органы бандитской группировки.

Все, кроме Гены, знают подноготную друг друга. И делают вид – ничего не произошло, обычное сожительство больных людей.

Фарид допоздна бродит по коридору. Вопросительно заглядывает в сестринскую и ординаторскую. Вопросов не задает, но они, эти страстные вопросы, так и светятся в его глазах.

– Успокойтесь, больной, – нарочито строго выговаривает ему дежурная сестра. Она не дождалась сменщицы и осталась на вторую ночь. – Вам давно пора спать… Слышите? – отвернувшись, тихо добавила: – Не дури, Фарид, никуда твоя Мариам не денется… Ну, заболел человек – медики и те болеют… Что страшного? Спи спокойно. Утром разберемся…

Фарид тут же вцепился в медсестру, будто паук в муху. Ходит следом в сестринскую, по палатам и – бубнит, бубнит.

– Скажи, пожалуйста, чем заболела Мариам, а? Простудилась или что еще? Где она – в общежитии или в больнице?… Клянусь, увижу – сразу пойду спать… Ни на минуту не задержусь… В какую палату ее положили?… Скажи, пожалуйста, дорогая… Хочешь, на колени встану?

Сестра сделала Гене вечерний укол и направилась к выходу, но Фарид загородил дорогу. Все с тем же вопросом: «Где Мариам?» Девушка отбивалась, как могла. Такого нагородила, столько навыдумывала – с каждым словом запутывалась все больше и больше.

По ее словам, Мариам плохо себя чувствует… У нее что то по женским делам… Прилегла отдохнуть и уснула. Решили не будить – пусть отоспится… Ничего ужасного – обычное женское недомогание… Что просила ему передать?… Любит, просит не волноваться, отлежится – придет… Еще и насморк замучил… Кашель появился… Дали выпить таблетки, закапали в нос…

– Можно в общежитие сбегаю? – горячился Фарид. – Халат надену теплый, ботинки возьму у Ивана… Разреши, пожалуйста, а? Не разрешишь – все равно убегу…

– Ни за что не разрешу! Возьму и позвоню Федору Ивановичу…

Сестра старалась говорить тихо, но ее одолевала усталость и связанное с ней неизбежное раздражение. Поневоле повышала голос. Фарид почти кричал.

Шум ожесточил Алексея Федоровича. Он рывком сел, опустил на холодный пол худющие ноги. Приглушенно заскрипел:

– Где совесть потеряли, твари безмозглые? Больным не даете спать со своей драной Мариамкой!… Тоже мне нашелся любовник сопливый! Едва на ногах язвенных стоит, а туда ж лезет! Меня завтра станут тупым ножом резать, а они орут…

– Почему тупым? – растерянно спросила девушка.