|
И если бы он умел зрить 'за пределы', проникать 'в замыслы', то разглядел бы Богиню Аматэрасу, которая вложила в уста хидзири Такэда то, что давно хотел, но о чем не смел даже мечтать регент Ходзё Дога. А хотел он одного: приблизиться в этот момент по значимости к императору Мангобэй и покрасоваться перед народом и придворными, которые официально считались поданными императора Мангобэй. Это был бы один из его многочисленных последовательных шагов для захвата кайдана – алтаря посвящений. Желание это гложило его так давно и он испытывал такую страшную зависть, что когда это его желание сбылось, он страшно удивился и даже растерялся.
– Сейса, – обратился хидзири Такэда к императору. – Согласно правилам Шествия, пора одарить нищих. Впервые вместе с императором с крыльца спустился и регент. Акинобу загадал, чтобы он пошел по его краю. За императором и регентом потянулись придворные, каждый из них должен был одарить каждого нищего двадцатью бу и горстью риса. Акинобу был последним в правом ряду. Регент Ходзё Дога медленно приближался к нему с брезгливым выражением на лице: нищие сплошь были грязные и больные. Он уже успел пожалеть о случившимся. Когда же он положил в ладонь Акинобу несколько медных монет, гэндо Амида затрепетало. Видел ее только Акинобу. Тень щурилась от яркого света, но когда регент Ходзё Дога насыпал в ладонь Акинобу рис, тень словно узнала хозяина, прилипла к его руке и незаметно нырнула в широкий рукав кимоно. Регент Ходзё Дога отпрянул. Он не понял, что с ним произошло. Ему только почудилось, как горячая волна пробежала по руке. Акинобу не мог предвидеть такого поворота событий. Он подозревал, что гэндо Амида безобидна лишь для того, у кого чиста душа, ибо она взаимодействовала с самыми темными и потаенными уголками человеческой души. А таких темных и потаенных уголков в душе у регента Ходзё Дога было предостаточно. И когда его черная натура встретилась с черной тенью Амида, они бросились навстречу друг другу и обожгли регента. Конечно же, банси заметил странное движение регента Ходзё Дога и его испуг и, решив, что Акинобу чем-то уколол регента, не раздумывая ни мгновения, выхватил катана и зарубил нищего, который даже не успел оглянуться. На этом история сорока семи ронинов могла бы и закончится, ибо вслед за этим происшествием, которое, несомненно, оценили бы как покушение на регента, последовали бы аресты и все заговорщики к полудню были бы схвачены и казнены даже не как самураи, а как самые низкие преступники – в лучшем случае им бы отсекли головы, а худшем распяли бы на стенах Нефритового дворца в назидании всем заговорщикам. Очевидцы из числа нищих по обе стороны ворот, а также придворные, банси и все остальные присутствующие в Яшмовом дворце долго потом рассказывали, как во время праздника Шествие Хомуда на Яшмовый дворец неожиданно опустилась тень. 'Стало мрачно, как зимней ночью', – говорили многие. 'Нет, – уверяли другие, – всего лишь померкло солнце, такое уже бывало'. 'Не то и не другое, – возражали третьи, – просто налетел ураган'. Четвертые утверждали, что это был весенний дождик. А пятые – что дух Якуси-Нёрая просто пошутил. И только один человек знал истину. Этим человеком, конечно же, был Натабура. Он не мог оставить учителя без присмотра. Как только Акинобу вышел из дома, Натабура тихонько свистнул Афра и они вдвоем проводили учителя до самой площади Цуэ, а затем, подпирая стены харчевни 'Два гуся', тихонько хихикали, разгадав хитрость учителя Акинобу с разбрасыванием денег. Когда харчевня открылась, они заняли самое удобное место на веранде и стали ждать. А уж когда учитель Акинобу скрылся за воротами Яшмового дворца, Натабуру охватило плохое предчувствие. Ну что с ним может случиться? – думал он. Что? Посидит, поглядит и выйдет. За плечами привычно возлежал волшебный голубой кусанаги, а на груди дремал коготь каппа – годзука. |
