— Попробуй.

Ахилл попробовал и зажмурился от удовольствия. Вымоченные в уксусе и пряностях виноградные листья имели особый, тонкий и нежный вкус, который роскошно сочетался со вкусом тушеного мяса.

— Хорошо? — спросил Троил, облизывая пальцы, чего никогда не позволил бы себе во дворце и, окончательно набравшись дерзости, подмигнул Пелиду.

Тот тоже подмигнул мальчику.

— Вкуснее некуда! А я‑то думал — как можно есть листья, если мы не газели и не быки?

— Ты — наш гость, — Деифоб поднял свой кубок. — Можно нам выпить за тебя?

— Нет, — покачал головой Ахилл. — Я — старший и скажу первый. За Гектора!

— Эвоэ! — крикнул Троил и осушил кубок не хуже взрослого мужчины, на что тоже не решился бы за столом царя Приама.

— Эвоэ! — подхватил Деифоб и, выпив вино, со странной улыбкой посмотрел на базилевса. — Я не верил… А теперь вот вижу — это правда. Как же ты любишь нашего брата!

— Как умею, — Ахилл нахмурился, опуская глаза, будто его поймали на непростительной слабости. — А скажи, Деифоб… Я вижу, Гектор знает всех и все в городе, от времени смены караула до нужд любого ремесленника. Можно подумать, что он — царь Трои.

— Это почти так, — кивнул царевич. — У нас это принято: старший сын царя обычно становится его соправителем. А Гектор, поскольку он еще и главный военачальник и командующий войсками, стал соправителем отца очень рано, еще до войны. Без него отцу было бы во много раз тяжелее править. И потом — Гектора любят все троянцы. Ты, думается, заметил это.

— Заметил, и это я знаю давно.

— А теперь, — воскликнул Троил, которому довольно крепкое вино слегка ударило в голову, — давайте выпьем за переговоры и за окончание войны. Как она всем надоела!

— Пускай война кончится! — подхватил Деифоб.

— Пускай кончится навсегда! — и Ахилл, осушив кубок, так резко поставил его на стол, что толстые доски затрещали.

— А могу ли я за это выпить вместе с вами? — воскликнул вдруг явившийся точно из–под земли Сартосуаро. — Простите, но вы сейчас говорили громко, мне у печи все слышно… Нам, простым людям, от войны еще хуже, чем вам. У меня — убытки, у торговцев — убытки, даже у гетер… То есть… я не хотел оскорбить вашего слуха! Одни оружейники не в убытке, но это только кажется, потому что и у них ведь есть сыновья, которые воюют и погибают! Так что и я налью себе вина в этот вот глиняный кубок, из кувшина, что не допили воины, и выпью за переговоры. И если правда, что это ты сумел их устроить, богоравный Ахилл, то да пошлют тебе боги всего того, чего ты хочешь сам, и еще кучу всяких благ, о которых ты даже и не думаешь! Я не очень–то знаю, кто там были мои прабабушки, но мать когда–то мне говорила, что среди них были настоящие эфиопские колдуньи. Может, это и не так? А может, и так? Загадай сейчас то, чего хочешь, великий Ахилл, а я помолюсь всем богам, нашим и вашим, чтобы твое желание исполнилось, и, увидишь, да–да, оно исполнится!

Ахилл кивнул, хотя ему хотелось рассмеяться. Блестящая темная физиономия харчевника была так несуразно–серьезна… И тут же в подсознании героя возник образ Пентесилеи, и в сердце снова проснулась тяжелая, глухая тоска. «Загадать, чего хочу?.. Я хочу Пентесилею! Хочу ее видеть! Хочу ее любить! Хочу, чтобы она любила меня!»

— О чем ты думаешь? Почему хмуришься? Что с тобой?

Гектор стоял рядом с Ахиллом, положив руку ему на плечо. Герой вздрогнул.

— Я? Нет, я не хмурюсь. А почему ты встал? Ты же и не отдохнул вовсе!

— Я немного повалялся на лежанке, и все прошло!

Приамид–старший опустился на скамью рядом с другом и принял из рук харчевника четвертый серебряный кубок, который тот притащил почти мгновенно.