— Очень. Я бы сказал, что никогда не видел такой красивой девочки, но я вообще–то давно не видел маленьких девочек…

— У меня были причины взять ее сюда, — задумчиво произнесла Пентесилея, оглядываясь, дабы убедиться, что оруженосица и разведчица скачут в отдалении и не могут их услышать. — Само собою, важно и то, как отчаянно она хотела увидеть великого Ахилла. Но главное не в этом. Она никого тебе не напоминает?

— Кого–то напоминает настолько, что я сперва был уверен, что где–то видел ее, — признался герой. — Но этого не может быть.

— А ты представь ее взрослой!

Ахилл попробовал и ахнул.

— О, боги! Да ведь это же…

Он осекся, но амазонка нетерпеливо мотнула головой.

— Если ты боишься меня задеть или вызвать мой гнев, то напрасно. Я же сама это заметила и сама привезла сюда девочку. Ну да, если ей добавить лет десять–двенадцать, то будет вылитая жена Гектора, как там ее зовут?

— Андромаха. Да, да, сходство поразительное. Постой, Пентесилея! Гектор говорил мне, что у Андромахи при взятии Фив ахейцами погибли отец и братья и пропала маленькая сестра! Но думали, что она тоже погибла…

В волнении базилевс невольно сжал поводья, они сильно натянулись, и Рей, послушный любому движению всадника, круто взмыл на дыбы.

— Стой! Тпру, тебе говорят! Эфиоп с копытами!

К чести Ахилла, он хоть с трудом, но сохранил равновесие и не грохнулся с седла, чего ни за что не простил бы себе. Пентесилея, тоже к ее чести, подавила смех и воскликнула, придерживая своего скакуна, чтобы вновь ехать вровень с Пелидом:

— Рея твои волнения не касаются. Ты натянул поводья так, что чуть не оторвал ему нижнюю челюсть. Помни: во время езды твои руки и ноги не твои — они принадлежат коню и оружию! А теперь слушай дальше. Авлону к нам в Темискиру привели пастухи, которые нашли ее на своем пастбище. Это, если верить их рассказам, от Фив довольно далеко, но она, видимо, долго одна скиталась по лесу. От ее одежды остались какие–то обрывки, по ним ничего нельзя было понять. Сама девочка была так худа, что прошла бы в мой браслет и — видимо, от пережитых ужасов и усталости — лишилась способности говорить. Мы оставили ее у себя. Немного спустя она заговорила — и заговорила на критском наречии. Я сразу подумала, что она из Троады и, скорее всего, из Фив. Но мы слышали, что в Фивах почти все погибли или взяты в плен. Когда спрашивали малышку, кто ее родители, она только плакала и говорила, что они умерли, и братья умерли, и сестра… А на вопрос, как ее зовут, сказала: «Лона…» Это, наверное, уменьшительное, я такого имени не слыхала, так что я назвала ее Авлоной. Она — моя приемная дочь, и после посвящения в воины станет называться Авлоной, дочерью Пентесилеи. Единственное, что не пропало из ее памяти — то, что у нее была сестрица, которую она, видимо, любила больше всех родных, как она говорила, «большая сестрица». Когда пали Фивы, Авлоне было, вероятно, четыре года или чуть–чуть больше. И четыре с половиной года прошло. Надо показать ее этой Андромахе.

Ахилл задумался.

— Ты хочешь ее отдать?

— Она не рабыня. Я удочерила ее, но не могу ей приказывать. Как она захочет, так и будет. Но в любом случае, если у нее есть родные, она должна это знать! Да и у Гекторовой малышки, как я поняла, не так уж много родни, если не считать большущего семейства Приама.

— Ты все еще не можешь ей простить? — спросил базилевс тихо.

— Ей? — на лице амазонки появилась выразительная гримаса. — А при чем тут она? Ну да, я бы убила ее сразу, когда узнала… а теперь я понимаю, что она вообще ни в чем не виновата.

— Я бы хотел, — проговорил герой, — чтобы ты когда–нибудь смогла простить и Гектора.