|
Но через несколько минут резко очнулся. Оказывается, безопасность чувствовалась лишь в присутствии Крайски, стоило остаться одному, и ее как не бывало. Карлсен открыл глаза навстречу серому небу, и нахлынула вдруг безмерная тоска по дому: ужасно тянуло обратно на Землю. Бескрайность Вселенной пугала, выбивая точку опоры из под такой пустячной, погрязшей в себе безделицы, как человеческий род. Как то разом, вдруг он почувствовал себя невыразимо одиноким, заброшенным. Понятно, причиной здесь было утомление – следствие только что пережитой опасности. Вместе с тем, напряжения и угнетенности это не снимало. Как ни внушай себе, что это глупо, страх все равно остается. Он повернулся на бок и попытался расслабиться, прогнав все мысли и слушая единственный в долине звук – звонкое журчание воды. Оно чем то напоминало Землю, а потому успокаивало. Хотя и здесь крылось какое то различие. Чего то словно не хватало: какой то земной размеренности, гладости шума. Или это просто чудится? Карлсен из любопытства пошевелился на спине и наклонил голову, чтобы лучше слышать. В чем различие? Может, лед на поверхности дает странно металлический отзвук, сродни колокольцам? Или вода течет через какой нибудь полый камень? Карлсен, сев, вгляделся в ручей. Глубиной буквально с дюйм, на дне розовые камешки в медно зеленую крапинку, задумчиво вьются в струях нити синих водорослей. Лед под солнцем начинал уже подтаивать, обламываясь слоинками слюды. Снова закрыв глаза, Карлсен внезапно уловил сходство звука со стрекотанием печатающей машинки – не сам по себе звук, а его распределение. У машинки стрекот механический, но если вслушаться, непременно станет заметна постоянная перемена в звучании – из за того, что слова чередуются по длине. Примерно как в музыке: ритм кажется ровным, а мелодический рисунок – нет. Именно эта неровность, подобно речевому потоку, дает ощущение связности. Воздух постепенно прогревался, размаривало. Смежив веки, шум воды Карлсен воспринимал с каким то отрадным чувством, словно слушал фугу Баха в великолепном, точном исполнении. Сознание незаметно изникало, сменяясь умиротворенностью, что иной раз навевается наступающим сном. Вместе с тем звук воды по прежнему проникал в его дремоту, постепенно донося, что он и есть некий язык, причем, поддающийся пониманию. А доносил он своим шумом не то историю, не то сказку, и впечатление было, что началась она задолго до того, как в нее вслушаться. Ощущение связной речи было настолько сильным, что Карлсен вклинился с вопросом: «Где ты?» Не прерывая потока, голос откликнулся: «Разве в этом дело?» Слова не отделялись от общего потока, а как бы проступали сквозь него. Смешение рационального и иллюзорного было точно как во сне. Повременив несколько секунд, Карлсен снова вставил вопрос: «Чего ты хочешь?» «Сказать, что ты прав. Ты глуп.» «Почему?» «На этой планете глупо страшиться. Страх привлекает опасность. Безопасность твоя единственно в том, чтобы не страшиться.» Логика какая то странная… «А если опасность все же наступит?» «Безопасность единственно в том, чтобы не страшиться», – повторил голос. «Но…» «Лучше не задавать вопросов. Вопросы лишь порождают смятенье». «Tы, по крайней мере, можешь сказать, где ты?» «В этом нет смысла». «Или как тебя называть?» «Йекс», – произнес голос после некоторой паузы. Прозвучало гулко, будто эхо в пещере. «Йекс?» Ответа не последовало. «Йекс?», – повторил еще раз Карлсен и тут же поймал себя на том, что проснулся. Не смолкая, журчала вода, только смысла уже не было. – Пора вставать, – послышался голос Крайски. |
