|
Вот что явилось бы полным сексуальным экстазом. Лежать же сверху, вставив пенис, было бледной полумерой, поскольку энергии тела не хватает на то, чтобы слиться полностью. И все равно лежать на ней было величайшим из удовольствий. Он каждой клеткой сознавал контакт: ее язык у себя во рту, щекочущие выступы сосков, прижавшиеся снизу живот, бедра и лобок, свою мошонку у ее прорези. Даже то, что бедра у него находятся меж ее раздвинутых ног, усиливало чувственность. Сознание Карлсена находилось сейчас в ее теле, одинаково остро чувствуя и входящего к ней мужчину. Тут разом стало ясно, почему груоды – «мятежные» – чувствуют превосходство к своим «безобидным» родственникам по Уббо Сатхла. Сам смак от ощущения неприличия, погрязание в грехе давали максимум живительности. А то, что эта женщина также предается пороку, давало несказанно пикантную смесь обожания и ненависти, что они, принадлежа друг другу, вместе с тем ведут друг друга к погибели. Он разом и восхищался этой связью и хотел совершить над Фаррой что нибудь немыслимое, так, чтобы у нее с хрустом сломались кости. Неуловимо для себя он утратил собственную сущность, сделавшись женщиной, в лоно которой сейчас входил. Прежде всего, обнаружилось, что у нее самой возбуждение гораздо острее, чем сознание распаленного соитием мужчины. Она была средоточием женского, вечной богиней, добровольно отдающейся мужчине, который служит ее цели и цели природы. Кто он – безразлично, важно лишь, чтобы имел должную силу наполнить ее здоровым семенем. Когда семя выделено и узы прерваны, его можно хоть в утиль. В конце концов, она и создала его прежде всего для того, чтобы он ее орошал. Вот почему – понял Карлсен той частью, которая оставалась подвластна – ему доставляло какое то мазохистское удовольствие, когда кузина во все глаза следила, как он достигает оргазма: незрелая богиня, по – стигающая отрешение мужчины от семени – ну не прелесть ли! Забавно было пользовать налегающего сверху самца, пронзающего экстазом. Ох уж эти мужчины, считают себя хозяевами мира, тогда как сами на деле всего лишь рабы, обязанные услаждать своих хозяев и орошать их семенем: Но вот подоспел момент эякуляции, впрыскивания в утробу сока жизни, сути мужского естества. В этот самозабвенный миг он позволил ей пить свою жизненность, вплоть до полного истощения. Сама она одновременно втягивала его жизненное поле к себе в тело, пополняя коллекцию поглощенных прежде мужчин. Какая разница, кто он – в утиль так в утиль. Сам Карлсен поглощению не противился: получался как бы вполне логический исход этого пылкого и насквозь неправедного соития. Изливаясь семенем, слиться с ней – казалось, нет в мире желания жарче. Фарра чутко уловила звук открываемой двери – муж вернулся. Бестактность просто редкая: знал же, что ей сейчас некогда! Карлсен слишком был поглощен, и не расслышал звука шагов. Что то забрезжило лишь тогда, когда поколебалось внимание партнерши. За софой – о ужас! – стоял Крайски, любуясь на его голый зад. Но и желание оставалось таким сильным, что он не попытался выйти. Какое то даже садистское удовольствие затлело от того, что застали на чужой жене. Судя по сомкнувшемуся влагалищу, Фарра подбивала его к оргазму. – Нет, пока рано, – вмешался Крайски. – Ему надо еще увидеть Ригель 10. – Как?! – негодующе выпалила она. Раздражение передалось и Карлсену. – Я Грондэлу обещал. – Этому…! – до Карлсена дошло, что разговор происходит на уровне телепатии, а потому четкого словесного выражения нет. – Все равно, – тянучий техасский акцент как то усиливал раздражение, – я дал слово. – Он легонько шлепнул Карлсена по заду. – Давай ка, вытаскивай штопор. Фарра отлепила губы… – Извини, – голос прозвучал с неподдельной теплотой. |
