|
Ей, однако, не поверили. К тому времени Дебора сильно побледнела и отощала от голода, но по-прежнему оставалась красавицей. — Неужели действительно красавицей? — удивился я. — Она и сейчас походит на прекрасную лилию, — печально ответил старый виноторговец. — Очень белую и чистую. Что говорить — ее сила очаровывать каждого так велика, что ее любят даже тюремщики. А священник рыдает во время причастия — он не отказал ей в этом утешении, хотя она и не созналась. — Знаете, она могла бы соблазнить самого сатану. Потому-то ее и называют невестой дьявола. — Но инквизитора она соблазнить не в силах, — заметил я. Собравшиеся закивали, не поняв, что это была лишь горькая шутка. — А дочь? Прежде чем покинуть город, она говорила что-нибудь по поводу виновности или невиновности матери? — поинтересовался я. — Никому не сказала ни слова. А под покровом ночи сбежала. — Ведьма, — опять вмешался в разговор хозяйский сын. — Иначе разве бросила бы она свою мать одну, когда против той обратились даже собственные сыновья? На этот вопрос ответить не смог никто, но я и не нуждался в их мнении. К этому времени, Стефан, мне хотелось лишь одного: поскорее уйти с постоялого двора и повидаться с приходским священником, хотя, как ты знаешь, это всегда наиболее опасное дело. Что, если инквизитор, который пирует на деньги, заработанные на всеобщем безумстве, заподозрит неладное и узнает меня, вспомнив по каким-нибудь прошлым встречам, а уж тем более если он, не приведи Бог, поймет, кто прячется под рясой богатого священника и чем на самом деле я занимаюсь? Меж тем мои новые приятели с готовностью продолжали поглощать заказанное мною вино и вновь заговорили о несравненной красоте графини, в годы молодости привлекшей к ней внимание многих известных амстердамских художников, которые с удовольствием писали ее портреты. О, об этом я мог бы рассказать им и сам, однако промолчал и через некоторое время, охваченный душевной болью, покинул своих собеседников, заказав для них на прощание еще одну бутылку вина. Вечер был теплый, окна домов распахнуты, отовсюду слышались разговоры и смех, а на ступенях собора еще толпились запоздалые прихожане, в то время как многие уже поудобнее устраивались у стен, готовясь к предстоящему зрелищу. Однако смотревшее на колокольню высокое зарешеченное окно камеры, в которой содержали Дебору, оставалось темным — оттуда не пробивалось ни единого проблеска света. Чтобы добраться до ризницы, находившейся с другой стороны громадного собора, мне пришлось буквально перешагивать через сидящих и бурно обсуждающих события людей. Потом я долго стучал дверным молотком, пока наконец какая-то старуха не впустила меня и не позвала пастора. Вышедший навстречу сгорбленный седой священник после радушного приветствия выразил сожаление по поводу своего неведения о присутствии в городе странствующего собрата и настоятельно предложил немедленно покинуть постоялый двор и перебраться под его кров. Он охотно принял мои объяснения и с легкостью поверил выдуманной истории о том, что будто бы по причине больных рук, не позволявших проводить службы, я получил освобождение от своих обязанностей, равно как и множеству других вымышленных сведений и фактов, которые я был вынужден ему сообщить. |
