|
Однако прошу учесть: я вам не говорил, что это именно она. Я опять промолчал, все глубже погружаясь в состояние безысходности. — Вы не можете себе представить, какую власть имеет дьявол над этой ведьмой, — продолжал старик. — Умоляю вас, расскажите, — попросил я. — Даже после жестокой пытки на дыбе, после испанского сапога, искалечившего ее ноги, после прикладывания к пяткам раскаленного железа она не созналась ни в чем, а только повторяла в муках имя матери и еще выкрикнула: «Роэлант! Роэлант!», а затем: «Петир!» — конечно же, то были имена ее бесов, ибо среди здешних знакомых графини нет никого, кто носил бы такие имена. И что вы думаете? Бесы тут же пришли ей на помощь, ввергли ее в забытье и таким образом избавили от боли. Я был более не в состоянии слушать. — Могу ли я встретиться с ней? — спросил я священника. — Мне очень важно своими глазами увидеть эту женщину и, если будет позволено, расспросить ее. Достав большую толстую книгу ученых наблюдений, написанную по-латыни, которую, по моему твердому убеждению, старик вряд ли смог бы прочесть, я хвастливо заговорил о процессах над ведьмами, свидетелем которых был в Бромберге, о тамошней тюрьме для ведьм, где их пытали сотнями, и еще много о чем в том же духе, не забывая при этом приводить различные подробности, которые произвели на священника должное впечатление. — Я провожу вас к ней, — наконец сказал он. — Но предупреждаю: это крайне опасно. Когда вы ее увидите, то поймете. — В чем же заключается опасность? — спросил я, спускаясь по лестнице в сопровождении старика, который освещал путь свечой. — В том, что эта женщина по-прежнему красива. Видите, как сильно любит ее дьявол. Потому-то мы и называем ее невестой дьявола. По туннелю, проходившему под нефом собора, — в древние времена римляне хоронили здесь умерших — священник провел меня на другую сторону площади, в тюрьму. Мы поднялись по винтовой лестнице на самый последний этаж, где за массивной дверью, которую с трудом смогли открыть сами тюремщики, содержалась Дебора. Подняв свечу, священник указал в дальний угол длинной камеры. Сквозь решетки сюда проникали лишь тонкие лучики света, но свеча позволила увидеть вполне достаточно: Дебора лежала на охапке сена — обритая наголо, исхудавшая, истерзанная пытками, облаченная в рваное одеяние из грубой ткани, но по-прежнему чистая и сияющая, словно лилия, как о том недавно мне говорили на постоялом дворе. При виде нас узница едва заметно кивнула, не выказав при этом ни малейших эмоций, а затем поочередно окинула обоих внимательным взглядом. В сиянии ее глаз и в выражении лица, лишенного даже бровей, было нечто неземное. Стефан, такое лицо достойно сияющего нимба. Ты тоже его видел — написанное красками на полотне. Из моего дальнейшего повествования ты поймешь, о чем я. Графиня даже не шевельнулась, но лишь спокойно и молчаливо взирала на нас. Она сидела, обхватив руками подтянутые к подбородку колени, словно ей было холодно. Ты понимаешь, Стефан, что, поскольку я был знаком с этой женщиной, она вполне могла узнать меня, заговорить, обратиться ко мне с мольбами или, напротив, наброситься с проклятиями — словом, сделать нечто такое, что заставило бы священника усомниться в истинности всего, что я сообщил ему о себе. |
